Кроны деревьев бросали круглые тени на травы. Из-за скал появились чайки. Они окружили корабль, крича и хлопая крыльями. Они оценили его, обмерили со всех сторон и, наконец, удовлетворив свое любопытство, всей стаей опустились на него. Присутствие людей нисколько не пугало их, некоторые из них даже садились путешественникам на плечи. Всё: носовая скульптура, крыша каюты, корма, сундуки, якорная цепь, мачта, рея — было покрыто белой шевелящейся массой, среди которой мелькали черные капюшоны. Корабль превратился в белое соцветие. Таким, празднично украшенным, его и увидело выбравшееся из-за туч солнце…
Так он плыл до бухты, указанной ему богами; эта бухта образовалась из недавно затопленной, тихой, извилистой долины. Те, кто заметил корабль с высоты горных пастбищ, решили, что плывет он из дальних северных стран и потому покрыт льдом. На всякий случай они протрубили в бычьи рога сигнал тревоги. Мужчины и женщины из прибрежной деревни собрались вокруг бородатого человека. Но Гальдар и его товарищи смотрели не на них, а на густые ветви деревьев, сливающиеся в темную плотную массу, из которой, прорезая небо, торчали во все стороны верхние побеги.
— Какое сейчас время года? — недоумевали путешественники. — Сколько недель мы плавали?
— Когда мы покинули Посейдонис, было самое начало осени.
— А здесь зима.
— На деревьях ни листика!
— А ведь птица несла в клюве зеленый листок.
— Это был листок самшита.
— Или он был из небесных садов! Там ведь не бывает ни зимы, ни осени!
— Я не вижу здесь ни одного апельсинового дерева.
— И кедров нет.
— Ни единого драконова дерева[6]. Как же они бальзамируют своих мертвецов?
— А кто забальзамирует наших? Океан уничтожил их дважды; они уже никогда не оживут.
— Хорошо, что у них есть лошади и коровы, — сказал повар. — В мясе нехватки у нас не будет.
— Я еще вижу стадо розовых свиней. Уж не надеялся вновь увидеть что-нибудь подобное…
— А в этом лесу должно водиться много дичи, ловушек наставим. Я всегда любил охоту.
Лишь потом они обратили внимание на бревенчатые фасады, на соломенные крыши, из-под которых курился желтоватый дымок. Население деревни сгрудилось вокруг бородатого вождя и воинов. Наступила многозначительная тишина. Был слышен лишь плеск воды о борта. Открывшаяся их взорам картина внушала одновременно и опасения, и радость. Жители деревни совсем не походили на атлантов; они были всего лишь варварами. Какой-то прием они им окажут?
— Спустить паруса! — скомандовал Ош.
Он подумал: «Это не мореплаватели, это обитатели суши; у них и пристани-то приличной нет».
— Застегни доспехи, — посоветовала Дора, — я помогу тебе. И пусть телохранители не забудут взять оружие и окружат нас. Нужно сразу показать им свою силу!
— Но ведь у нас мирные намерения!
— Ты хочешь вновь стать рабом и чтобы я стала рабыней?
Он понял, что королевский нрав вернулся к ней, что она выздоровела. И, надевая кольчугу из порыжевшего металла, он любовался этим хрупким существом, которое через все испытания пронесло такую волю к власти.
— Надень шлем, — сказала она. — Он принадлежал моему отцу. Это все, что мне от него осталось. Я дарю его тебе… Ах, Гальдар! Так ты мне гораздо больше нравишься. Ты стал самим собой. Будь уверенней, пожалуйста.
— Я никогда не отчаивался, кроме одного дня.
— Перед нами открывается новая жизнь, она будет лучше прежней, ведь ничто не будет разделять нас.
Он спрашивал сам себя, говорит ли она искренно или только притворяется; действительно ли из этой очаровательной, непостижимой головки уже выветрились все воспоминания о катастрофе; сможет ли она на самом деле приспособиться к этой «новой жизни», о которой она мечтала, к жизни, сулящей, скорее всего, бедность и прозаические, унизительные для нее домашние хлопоты?
Варвары без тени удивления наблюдали за тем, как высадился на берег чужеземец в золотом шлеме и черных доспехах, украшенных на груди изображением солнца с человеческим лицом и двух морских коньков по бокам; за сопровождавшей его женщиной в голубой тунике, расшитой трезубцами, за людьми с забралами из перьев. Ош и три матроса остались на корабле. Вождь сделал шаг по направлению к ним. Его рогатый шлем был отделан мехом, скрывающим лицо. Резким голосом он произнес: