Если я ударю по стене, мне будет больно, если я ударю с большой силой, мне будет очень больно.
ДОНЬЯ ПРУЭЗ Это справедливо.
ДОН КАМИЛЬО (прижимая свои кулаки один к другому) И если я ударяю с бесконечной силой, я делаю себе бесконечное зло.
Таким образом, я, поскольку я конечен, если смогу выдержать, кладу конец всемогуществу; бесконечность через меня познает в страданиях ограничение и сопротивление, и я ей навяжу это против ее природы, я стану причиной ее несчастий и бесконечных страданий!
Страсти такие, что сумели оторвать Сына от Отца! Следуя тому, что вы, христиане, проповедуете.
ДОНЬЯ ПРУЭЗ Мы проповедуем бескорыстную благодать, а не ваше “оторвать”, и доброту, а вовсе не страдание.
ДОН КАМИЛЬО Говорите, что хотите. Но только что Он сделает, если я не хочу его доброты?
ДОНЬЯ ПРУЭЗ Бога не заботит судьба отступника. Тот погублен.
Как если бы не существовал.
ДОН КАМИЛЬО А я думаю, что Создатель не может бросить свое чадо.
Если оно страдает, Он страдает вместе с ним. Потому что Он сам создал в нем то, что страдает.
В моей власти помешать Ему сотворить образ, для которого Он предназначал меня.
Тот, что, насколько я знаю, незаменим. Если вы уж так убеждены, что каждое творение на все времена единственно и незаменимо,
Вы поймете, что в нашей полной власти лишить милейшего Художника незаменимого шедевра, частицы Его самого.
Ах, я знаю, эта заноза всегда будет свербеть в Его сердце. Я нашел ход к самой глубине Его существа. Я та, насовсем пропавшая овца, что сто других никогда не возместят.
Я страдаю из–за Него в моей конечности, но Он страдает из–за меня в бесконечности и навечно.
Эта мысль согревает меня в Африке, к которой я приговорен.
ДОНЬЯ ПРУЭЗ Какая отвратительная жестокость!
ДОН КАМИЛЬО Жестокость или нет,
Я имею дело с кем–то гораздо более сложным и менее простодушным, чем вам кажется. Мне нет выгоды проигрывать.
Я занимаю крепкую позицию. Я знаю нечто сущностное. И в состоянии лишить Его чего–то сущностного. Он нуждается во мне. Я здесь.
(С ухмылкой.)
Множество невежественных поклонников, только и знающих, что повторять при любом случае “Аминь”, не стоят одного просвещенного критика.
ДОНЬЯ ПРУЭЗ Если Бог нуждается в вас, не кажется ли вам, что вы, со своей стороны, тоже нуждаетесь в Нем.
ДОН КАМИЛЬО Я в самом деле некоторое время лелеял эту благоразумную и спасительную мысль. Опасный старик, о котором нам твердят священники, почему бы нам не поладить с Ним?
Это почти ничего не стоит, Он ведь никого не стесняет и занимает так мало места!
Поклон, и Он уже доволен. Несколько внешних знаков внимания, немного ласки, все то, что не оставляет стариков нечувствительными. В сущности, мы знаем, что Он слеп и немного слабоумен.
Так что легко можно расположить Его к себе и пользоваться Им для поддержания наших маленьких удобных сделок —
Родина, семья, собственность, богатство для богатых, чесотка для паршивых, самая малость для людей низкого звания, и ничего для тех, у кого нет ничего.
Нам выгоду, Ему почет, почет, которые мы разделяем с Ним.
ДОНЬЯ ПРУЭЗ Мне отвратительно слушать ваше кощунство.
ДОН КАМИЛЬО Я совсем забыл! Прекрасный любовник для влюбленных женщин в мире этом, или ином.
Счастливая вечность, о которой нам твердят священники, Существует лишь для того, чтобы дать добродетельным дамам в мире ином удовольствия, которые другие присваивают себе в этом.
И это я кощунствую?
ДОНЬЯ ПРУЭЗ Все эти непристойности, вызывающие у вас усмешку, тем не менее способны зажечь человеческое сердце и стать молитвой.
А с чем, по–вашему, мне молиться?
Все, чего лишены мы, заставляет просить.
Святой молится со своими упованиями, а грешник со своими грехами.
ДОН КАМИЛЬО Лично я ничего не прошу. Я верю вместе с Африкой и Магометом, что Бог существует.
Пророк Магомет пришел, чтобы сказать нам, что на веки вечные единого существования Бога достаточно.
И я желаю, чтобы Он оставался Богом и не рядился в другие одежды.
Почему Он о нас так плохо думает? Почему Он считает, что нас можно привлечь только подарками?
И он непременно должен изменить себе лицо, чтобы мы узнали Его.
Мне больно видеть, как Он уничижается и делает нам авансы.
Это мне напоминает историю того министра, что вбил себе в голову, будто должен обязательно присутствовать на свадьбе своего рассыльного, и в результате добился только всеобщего смятения.