Теперь между нами не было ни расстояния, ни двери — ни малейшего препятствия. Я могла накричать и ударить его, и речь шла не столько о возможности, сколько о полном праве поступить так. Но когда Ранди смотрел на меня, я вспоминала всё, что объединяло нас. Детство, оккупацию, наполненные голодом дни и холодом ночи, месть. Прошлое, настоящее, будущее — с ним была связана вся моя жизнь. Были моменты, когда я думала, что его появление в нашей семье предопределило моё рождение и что моя смерть должна наступить вследствие его поступков.
Его взгляд меня обезоруживал. Я всё ещё не научилась ненавидеть, глядя ему в глаза. Но стоит ему отвернуться…
— Пошли.
— Куда это? — пробормотала я, тем не менее послушно следуя за ним.
— Туда, где я смогу тебя спокойно трахнуть.
Боже-боже, Ранди. Мы знаем друг друга так долго, но ты каким-то чудом умудряешься из раза в раз выкидывать что-то такое, что превращает тебя в абсолютного незнакомца.
Переведя взгляд с его спины, я посмотрела на зажатое в его кулаке запястье, которое я отказывалась воспринимать как моё собственное. Я бы сказала, что просто смотреть на это уже больно, но (не помню с каких пор) боль воспринималась мной только в сочетании с чем-то инородным и враждебным, а если проще: когда Ранди рядом, мне не могло быть больно.
Парадокс номер один.
Отвернувшись от наших сцепленных рук, я только тогда стала замечать других людей. Они словно появились из неоткуда, улыбаясь, подмигивая Атомному и что-то говоря мне. Они стали такими корыстно-дружелюбными и приветливыми. Они думали, что он может защитить меня от каждого из них. В этом они были и правы, и, вместе с тем, глубоко заблуждались. Да, он мог защитить меня от каждого из них, но это не означало, что рядом с ним я в полной безопасности.
Парадокс номер два. Ранди не способен был дать отпор только одному противнику — Атомному псу.
Втолкнув меня в палатку, он забрался следом и навис надо мной. Со стороны казалось, что всё происходит так, как он того хотел, но на самом деле моя абсолютная покорность обескуражила его. Я лишь закрыла глаза и накрыла лицо руками, давая понять, что в происходящем не участвую.
Послышался шорох одежды, звякнула пряжка.
— Взгляни на меня, Пэм. Что такое? Я дам тебе то, что заставляет тебя завидовать потаскухам, чьих имён я даже не знаю.
— Ты не сделаешь этого. — Это ни в коем случае не было попыткой взять его на "слабо".
— Разве? — Ранди развёл мои колени, размещаясь между ними. — Ты назвала меня предателем, я все эти три дня мечтал "искупить свою вину".
— Ха-ха, собрался сделать то, что только что сам же предотвратил? — без особого веселья проговорила я, прижимая предплечья плотнее ко лбу, к глазам. — Хочешь присоединиться к ублюдочному квартету — валяй. Но я не стану смотреть на это.
Страшнее оскорбления для него не придумать. Назвать его предателем — ещё полбеды. Поставить его в один ряд с Митчем, Батлером, Саше и Таргитаем — это болезненнее любых пощёчин и "ненавижу-будь-ты-проклят-пошёл-вон" вкупе.
Но он заслужил, чёрт возьми. Заслужил.
— На это? — повторил Ранди тихо. — На меня? На мою попытку понять, в конце концов, что ты понимаешь под верностью? Объясни мне уже, чёрт возьми! Грёбаные сигареты и шлюхи. Я могу курить первые, но не смею трахать последних, потому что ты видишь в них какую-то разницу! Какую, Пэм?
Похоже, это не было шуткой. Он, в самом деле, не понимал. Что первое, что второе для него — безмолвные, одноразовые вещи. Его общение с ними разыгрывалось из раза в раз по одному и тому же сценарию "использовал — выбросил".
— Мне всё равно. Можешь даже курить шлюх и трахать сигареты. — Прежде чем Ранди успел проклясть день, когда впервые меня увидел, и в смятении покинуть палатку, я сцепила ноги в щиколотках за его спиной. — Но целовать ты не смеешь никого, кроме меня. Твои поцелуи… они должны принадлежать только мне.
Я закусила губу. Мои глаза были сухими, но, казалось, всё внутри — в груди — истекало слезами.
Сволочь, Ранди, ненавижу тебя! Мы спасали друг друга этими поцелуями, нас этому научила мама. Они были нашей тайной и святыней, нашим лекарством, клятвой, символом нашей любви и верности. Так какого же чёрта ты так легко раздаривал их женщинам, чьих имён даже не умудрился запомнить? Они ведь были чужие тебе, их с тобой ничего не связывало, но ты целовал их. Делал с ним все эти гадости и целовал.
Атомный замер, прислушиваясь к моим словам и дыханию, ощущая мои бёдра под своими. Положение наших тел было совершенно непотребным, но я хотела как-то удержать его, не прибегая к помощи рук, потому что Ранди должен быть рядом, очень близко, но в то же время не видеть моё лицо.