— Дай-ка это сюда, пока не поранился. — Я убрала руку Дагера с кобуры и вытащила пистолет. Гарри даже не пытался сопротивляться. — Придержу у себя, а ты… Ты продолжай. Мы же помешали твоей трапезе, да? Выглядишь ты неважно. Что бы сказал Свен, увидь тебя сейчас? В конец заработался. Будет совсем уж нехорошо, если в могилу тебя загонит именно Ирд-Ам. Ты ведь всё сделал, чтобы этого избежать.
44 глава
Вильма рассчиталась и уехала из города на следующее утро. Так Дагер лишился домработницы, но, кажется, не сильно переживал по этому поводу. Он пропадал сутками на службе, приходил, когда я уже спала, уходил, когда я и не думала просыпаться. По утрам он оставлял на кухонном столе записки, и с каждым днём его почерк становился всё менее разборчивым, а смысл всех записок сводился к запрету выходить из дома.
— Он сказал оставаться дома. У нас нет документов, и если…
— Я скорее сдохну, чем позволю грёбаному предателю указывать мне, — ответил на это Ранди, спускаясь с крыльца. — И чёрта с два он будет меня содержать. Дом, одежда, еда… как же меня тошнит от всего этого дерьма.
— И что ты собираешься делать?
— Я бы хотел спросить то же самое у тебя! — Он обернулся, мечтая найти горло, в которое мог бы вгрызться. — Что ты собираешься делать? Подчиняться ему и дальше? Все эти четыре года ты только и думала о том, как мы доберёмся до этого мудака. Я должен был убить его, а ты должна была смотреть на это. Как с Хизелем и Митчем. Но когда я попытался взять всё в свои руки…
— Ты просто хотел трахнуть Вильму, потому что у неё большая грудь и волосы, где надо. Ты ведь уже позабыл, как выглядят настоящие, чистенькие женщины, — проговорила я, оттягивая футболку на своей груди. — Твоя похоть и моё возмездие — не одно и то же.
— Твоё возмездие? Это то самое, во время которого ты елозила по его члену? — Ревность к злейшему врагу, хуже не придумаешь. Атомный хотел покинуть чёртов дом, пропитанный присутствием Дагера, по понятным причинам. И одно то, что я всё ещё оставалась за порогом, выводило Ранди из себя. — Ну и как ощущения?
— Он был намного мягче, чем у тебя, наверное, потому что у комиссара не встаёт на чужие страдания.
Это прозвучало так, будто я ставлю Дагера в пример, ужасно, в общем, но Ранди не остался в долгу.
— И на тебя, похоже, тоже.
— На всё уродливое, короче говоря, — согласилась я, захлопывая дверь.
Ранди ушёл, взбешённый тем, что я ему это позволила. Я осталась в доме предателя, взбешённая тем же: я бы хотела, чтобы Ранди выкрал меня и из этой тюрьмы тоже. Я бы сопротивлялась, пыталась его образумить, говорила бы, что это единственное безопасное место во всей стране, а он бы молчал, унося меня всё дальше… неважно куда. Я бы хотела, чтобы он целовал и трогал меня везде, присваивая и наказывая. Я бы хотела сжимать его горло пальцами и спрашивать, нравится ли ему его "поводок". Я бы хотела прикоснуться к его твёрдости, свидетельствующую о том, что у него встаёт на уродливое. На меня в первую очередь. Я бы хотела… хотела… хотела…
Прижавшись к двери спиной, я сползла на пол, просунула руку в шорты и сделала за Ранди его работу. И это были лучшие ощущения за последние шесть лет, от которых я была в восторге и в ужасе одновременно. Я поклялась, что никогда больше не сделаю ничего подобного, но уже через пару минут нарушила клятву. Я сходила с ума от обиды и тоски, я чувствовала себя брошенной и виноватой, и (как во все самые тяжелые минуты) мне нужно было хоть что-нибудь от Ранди, если его самого не было рядом.
Я представляла, что бы он сделал, увидь меня с рукой, просунутой между ног. Если бы он одумался и решил вернуться. Если бы как всегда неслышно подобрался к двери и распознал в моих робких стонах своё имя. Но я никогда не узнаю, что было бы, потому что Ранди пропал на несколько дней. И хотя он не показывался на глаза, я знала, что он бродит где-то поблизости, потому что оставить меня другому мужчине (тем более, Дагеру) для него — смерти подобно.
Я же не выходила из дома, и не только из-за наказа или отсутствия документов. С определённых пор я потеряла всякое доверие к не асфальтированным дорожкам, высоким кустам и углам. Этот страх — инстинкт самосохранения, выработанный под руководством Гектора Голдфри — засел у меня в подкорке. Я во всём видела подвох и готова была выполнять команду "ложись", даже когда что-то падало или звонил телефон. А телефон звонил постоянно, вне зависимости от того был Дагер на месте или нет. Громкая, настойчивая трель доносилась из-за запертой двери его кабинета.
Момент, когда я проникну за эту дверь, стал вопросом времени. Это было не только делом принципа, любопытством и намерением угомонить телефон. Я всё ещё искала уязвимое место комиссара, а для этого мне нужно было наверстать упущенное: узнать, как изменился Дагер за эти шесть лет. Я верила, что найду ответы на вопросы в сердце этого дома, завешенного дорогими картинами и портретами вождя только потому, что так надо. Камуфляж. Ни фотографий, ни фотоальбомов, книги только на проклятом ирдамском, одежды — минимум.