— Лежи смирно, — проворчала она, когда я оттолкнула её руку от своего лица. — Кажется, это что-то посерьёзнее простуды.
С этим не поспоришь. Если я не смогу убедить Ранди в том, что то письмо — глупый розыгрыш, простуда станет меньшей из моих проблем. Но как? Какие слова должны ему всё объяснить?
Моя попытка была жалка и унизительно откровенна.
"Трудно представить, что ты испытал, прочитав то письмо. Ты, наверняка, не сразу поверил, что его написала именно я. Как бы я хотела сказать, что так оно есть. Что меня заставили. Что я была пьяна. Что это шутка. Но, кажется, это нельзя оправдать даже сумасшествием.
Я каждый день ходила на станцию, ожидая твоего приезда. Я так боялась. Что могло помешать тебе приехать? Мы всегда ненавидели то, что стоит между нами. Мы никогда не покорялись препятствиям — людям, обстоятельствам, расстоянию. Но теперь ты изменился. Ты стал взрослее, рассудительнее, сильнее. Ты думаешь перед тем, как действовать. А я нет. Прости. Иногда мне так хочется сделать что-то глупое, эгоистичное. Что-то кому-то доказать. Мол, если я позову, ты придёшь, а ради этого я буду ждать день, неделю, месяц, год — сколько скажешь. Нам никто не нужен, кроме нас самих, да? Мне хотелось бы, чтобы так оставалось всегда. Но ведь мы уже не дети. Прости. Я так люблю тебя. Я не могу представить, что появилось нечто превыше меня. Долг. Рассудок. Другой человек. Я кажусь тебе жалкой? Хорошо, ведь именно так должен выглядеть человек, поступивший с тобой столь подло. Особенно если это тот, кого ты подпустил к себе ближе остальных".
Мы всегда были честны друг с другом, но почему-то в этот раз моя искренность казалась мне… грязной. В ней было что-то неправильное, хотя я не солгала ни словом. Какая-то болезнь, одержимость. Я умирала от стыда, когда представляла, что Ранди придётся читать мою исповедь. А до этого её будут читать цензоры. И бог знает кто ещё. И всё же я отнесла письмо на станцию, не в силах дождаться почтальона. Нельзя было терять ни часа. Ни единой минуты. Это был вопрос жизни и смерти, я понимала…
Однако письмо не попало к Ранди. Оно вернулось ко мне через месяц, даже не вскрытое. На конверте крупными буквами под множеством печатей проступало: "адресат лишён права переписки".
Я не получала от него вестей до следующего лета. Я не знала, жив ли он, или те слова на конверте подразумевали под собой нечто совсем противоположное их смыслу. "Лишён права переписки" значит "казнён". Уже давным-давно ликвидирован как непредсказуемый, неуправляемый и опасный элемент. Во время войны даже с самыми уникальными и многообещающими не церемонились. А если так, то кто виноват в его гибели?
Однако в один прекрасный день Ранди появился на пороге операционной.
24 глава
Из-за того, что тайнотворцы не чувствую боли, методы наказаний, применяемых в работе с ними, исключительно психологические. Очередной своей выходкой Ранди вынудил дисциплинарную комиссию лишить его всех возможных прав и поощрений, поэтому до конца назначенного двухлетнего срока он остался без выходных, писем и свиданий. Из-за паршивой репутации ему также был заказан путь в элитные войска, которые охотно разбирали обученных "псов" из Центра, потому что понимали — этим бойцам нет равных по части силы и исполнительности. А Ранди (как и обещал когда-то) стал первым среди них. В частности, поэтому его своеволие терпели до последнего, а потом, когда пришло время, пнули из Центра. Вместо назначения в разведку или десант, его направили в военный лагерь, где содержат и обучают добровольцев до того, как этот неприглядный "товар" разберут командиры по своим частям. Его способности нельзя было так просто сбросить со счетов, поэтому ему дали шанс проявить себя в пехоте.
"Возможно теперь", — рассудили учёные мужи: "когда все его проступки будут отражаться на контроллере, он станет осмотрительнее и сдержаннее".
Досадовал ли Ранди на то, что его талант не оценили по заслугам? Едва ли. Ему было всё равно, под каким флагом и каким образом убивать "чёрных". Наплевать на славу, звания и воинские награды. Он просто хотел вырваться на свободу и умыться вражеской кровью. Теперь, когда он получил все необходимые права и навыки, он должен был ими воспользоваться. Но для начала…
Тем днём в госпиталь привезли раненых с передовой. Все комнаты и коридоры были заставлены кроватями и носилками, отовсюду раздавались стоны и окрики. Распахнутые настежь окна не спасали от духоты. Измотанные санитарки теряли сознание прямо на ходу. Такова была наша повседневность, в которую без предупреждения ворвался Ранди — желанный, но нежданный, уже почти похороненный и горько оплаканный.