Когда я пришла к месту его заточения, Пресвятой встретил меня почти скучающе. (Ну конечно, как будто Голдфри мог предоставить Ранди самому себе, не приставив к нему сторожевого пса).
— Какого чёрта? — поинтересовался он, сосредоточенно оттирая древко знамени от грязи и крови. — Понимаю, командир прервал вас на самом интересном моменте, но если ты думаешь, что я позволю вам закончить начатое, то ты ещё глупее, чем кажешься.
И это мне сказал тайнотворец-атеист, который перед каждым боем брал благословение у священника, хотя они не только не понимали друг друга, но и взаимно презирали.
Но я не перечила и не огрызалась, Пресвятой был нечувствителен к угрозам, грубостям и повышениям тона. Он ведь жил с Голдфри, поэтому подобное для него — наскучившая обыденность, тогда как приветливое, нежное слово — событие. Как часто он слышал их непосредственно в свой адрес? Слышал ли когда-нибудь вообще?
— …но на самом деле ты в душе добряк, — разливалась соловьём я. — Если позволишь мне поболтать с ним пару минуточек, то точно попадёшь в Рай.
— Никто из нас не попадёт туда. — Он до последнего не воспринимал меня всерьёз, но, намекнув на счастье, недостижимое ни в этой жизни, ни в следующей, я задела его за живое. — Ни я. Ни ты. Уж точно не после сегодняшнего.
Меня обвинял в жесткости самый жестокий убийца батальона? Стоило задуматься, в самом деле…
Поднявшись, Пресвятой достал нож и метнул его себе под ноги. Лезвие ушло в землю по самую рукоять, отчего-то заставляя меня сглотнуть.
— Пойду отолью, — пробормотал "пёс", напуская на себя обманчивое безразличие. — Не заходи за черту.
Я до последнего не верила, что он уступит. Надеялась, до такой степени, что пришла сюда, но не верила. Возможно, это его прозвище не так уж и противоречит его сути? Тогда что связало его и бездушного Голдфри? Наверное, всё те же тесты на совместимость.
Проводив Пресвятого взглядом, я посмотрела на воткнутый в землю нож. Между ним и дощатой дверью было не больше метра. Я могла представить, как Ранди сидит, прислонившись к ней спиной. Там, внутри, холодно, сыро, темно и одиноко, но почему-то именно Ранди задал вопрос:
— Ты уже соскучилась по мне?
Его голос звучал совсем рядом, так отчётливо, словно между нами не было никаких преград. Даже этого проклятого ножа.
— Ха-ха, — бросила я без всякого намёка на смех. — Похоже, у тебя там сплошное веселье.
— Если закрыть глаза и вспомнить, чем я занимался пару часов назад, здесь вполне сносно.
Пару часов назад? Я прикусила губу, думая отчего-то совсем не о Кенне Митче. Возможно, Ранди тоже?.. Или же мысли о мести приятнее мыслей о том неожиданном поцелуе? Едва ли мне хватит смелости спросить.
— Н-ну да, — протянула я. — Тебе так развлекаться ещё долго, а я…
— Тебя кто-нибудь обидел? — перебил меня Атомный, и я долго молчала, вспоминая недавние косые взгляды солдат. — Пэм, просто назови мне имена этих недоносков! Прямо, мать его, сейчас!
— Ты думаешь, кто-нибудь решится приблизиться ко мне после сегодняшней демонстрации?
Очевидно, по батальону поползли слухи о нас — "съехавших с катушек мясниках". Те же, кто худо-бедно владели ирдамским, нашептали остальным о причине такого зверства.
Похоже, ублюдок сильно досадил им в прошлом. Изнасиловал её мать, кроме прочего.
Если уж Атомный переломал мужику все кости и перерезал горло, отыгрываясь за надругательство над женщиной, практически ему чужой, то что он сделает за посягательства на честь его дражайшего контроллера?
— Оставить тебя на три дня… — тихо ярился Ранди, как будто только сейчас понял истинный смысл своего наказания. — Среди этих отбросов, которые при любой возможности…
— Многие из них, конечно, отбросы, — согласилась я, доставая из кармана небольшой свёрток, — но они сами себе не враги. Все понимают, что ты рано или поздно выйдешь.
— Ты слишком полагаешься на их рассудок, — пробормотал Атомный, стукнувшись затылком об дверь в жесте протеста против тесноты, замкнутости и порядков Голдфри. — Ты живёшь в мужском обществе уже без малого пять лет, но всё ещё веришь в их благородство?
— Нет… Благородство? Я видела, как нас предал самый благородный из них. Теперь я не верю никому, но ты…
— Я?
Ты же тоже мужчина. Проклинать их всех поголовно, значит проклинать и тебя. Ведь ты другой… Другой ведь?
— Просто не думай, что ты в чём-то виноват, — ответила я, подсовывая свёрток под дверь. — Митч должен был умереть сегодня, командир не смеет с этим спорить.
Послышался шорох разворачиваемой бумаги и глубокий, долгий вдох.