Неправильно? Неужели для нас — малолетних убийц, мусора под ногами худших из людей — "чёрных" — ещё может что-то значить это слово? Пред чем мы отступаем? Что для нас навсегда останется под запретом?
— Скажи, Ранди. Скажи.
Он резко отстранился, распахнув глаза. Ещё секунду назад Ранди казался измученным и слабым. Одна единственная мысль изводила его, утяжеляла дыхание, сбивала ритм сердца. Что-то похожее на злость, но совершенно ей противоположное
— Я… не могу думать об этом, — пробормотал он, сползая с кровати. — Смотря на тебя, лежащую здесь, я вспоминаю этого надменного, заносчивого ублюдка. Этого грёбаного предателя. Мне нужно знать, что он делал тут. С тобой, в частности.
— Ничего. Он даже не поздоровался.
— Мне этого недостаточно.
Мы испытывали терпение друг друга упрямым молчанием и пристальным взглядом. Мы опять закрылись друг от друга. А потом в дверь робко постучали, и женский голос оповестил меня о том, что ванна, обещанная мне комендантом, готова.
Стараниями неизвестного солдата (мир праху его) я разучилась ходить. Смешно сказать, но я едва справлялась с движениями, которые в совершенстве освоили годовалые дети. Будь прокляты эти подробности, но я даже не могла самостоятельно добраться до туалета. Поэтому, когда дело дошло до водных процедур, мне понадобилась посторонняя помощь.
Не думаю, что с некоторых пор нянчиться со мной стало для Ранди в тягость, но кое-что всё-таки изменилось: он краснел, прятал глаза и косился на дверь, когда дело доходило до помощи личного характера. Он раздевал меня, стараясь не касаться кожи.
"Что это?" — гадала я, глядя на него сверху, пока он возился с моими брюками. Страх причинить боль? Отвращение? Смущение?
В самом деле, Ранди, природа жестока. Она ищет гармонию в противоположностях, поэтому и дала нам два разных тела.
Оказавшись в ванне, я опустилась в воду по шею. Мама… я помню, она не вылезала из этой комнаты часами, блаженствуя после очередных изматывающих гастролей.
— Я буду за дверью, — сказал Ранди, укладывая одежду на комод. — Позови меня, когда закончишь…
Заботится о моём личном пространстве? Очень своевременно и уместно.
— Возьми мыло, — попросила я, указывая на полки с туалетными принадлежностями.
Ранди подчинился и, прежде чем протянуть мне, поднёс его к носу, втягивая в себя коричный, пряничный запах. На его лице застыла блаженная улыбка, которая исчезла сразу после слов:
— Можешь приступать.
Что за взгляд? Ты сто раз видел это тело. Оно стало лишь немного уродливее. Пара синяков — это то, что выводит тебя из состояния равновесия? Ну, ладно, их чуть больше, чем "пара"…
Даже не пытаясь скрыть своё недовольство, Ранди пододвинул ногой табурет к изголовью ванны. Он сел позади меня, чтобы я не могла его видеть.
— Заботиться о тебе — единственное, чего я хочу, Пэм. Тебе не нужно просить меня об этом. Я всё сделаю и сам. — Его руки оказались на моей шее, скользнули вверх, под подбородок, надавливая, вынуждая откинуться назад, запрокинуть голову и посмотреть на него. — Но, пожалуйста, не играй со мной.
— Зачем бы мне это понадобилось?
— Она поступала так же. Она любила играть. С ублюдком-Дагером в том числе. Помнишь, как он краснел и заикался? Смотреть на это было, в самом деле, забавно, — прошептал он, удерживая мою голову в своих ладонях. — Ты ещё не понимаешь этого, но ваше сходство…
— Не вспоминай о ней и этом подонке вместе! — Только по отдельности: либо о ней, либо о Дагере. Никак иначе. — Не хочу даже думать о том, что он когда-то имел наглость смотреть на неё, говорить с ней… В иные моменты мне казалось, что она относится к нему благосклоннее, чем ко мне, и как он распорядился этой благосклонностью?
— Расскажи мне. — Ранди мягко, но всё же приказывал мне. — Расскажи, что видели эти глаза.
Прижавшись виском к холодному бортику ванны, я долго собиралась с мыслями. В наступившем молчании Ранди намылил мою голову, распространяя сладко-пряный запах по коже. Его пальцы несколько раз возвращались к маленькому углублению в основании шеи, которое, очевидно, его влекло. Хрупкость плеч и это маленькое, беззащитное место между ключицами, где скапливалась пена…
— Что видели? — переспросила я едва слышно. — Гарри Дагера во вражеской форме. Он явился в наш дом, жал руки Хизелю, Эмлеру, другим… Меня чуть не стошнило. Он в этой форме, говорит на одном с ними языке. Добровольно поставил себя в один ряд с худшими людьми и выглядел довольным. Таким гордым. Он сел за один с ними стол, ел с ними и поддерживал каждый проклятый тост. И даже не взглянул на меня. До тех пор, пока я…
Руки Ранди сжались крепко на моих плечах, как будто удерживая от падения.
— Ха, вообразила себя подрывником-смертником. — Я ударила по воде. — Хотелось напоследок причинить ему хоть каплю неудобства. Хотя бы каплю…
— Нет, он заслужил намного больше. — В его голосе нежность мешалась с бешенством. Ранди думал о Дагере, прикасаясь ко мне. — И он получит то, что заслужил, обещаю.
— Это было глупостью. Не месть, а какое-то ребячество. Когда мне было пять, я могла вымазать его лицо грязью и сказать, что это камуфляж. Раньше Дагер бы просто посмеялся, это казалось ему забавным. А теперь? Он знал, что меня забьют до смерти и просто сказал "не здесь".
— Совсем скоро он будет валяться у нас в ногах, умоляя о прощении.
— Даже если он не узнал меня, — продолжала я. — На его глазах избивали ребёнка, а он даже бровью не повёл. Ему было всё равно.
— Безразличие — меньшее, в чём он согрешил.
— Этот чёртов предатель… зачем он вытащил меня из реки в тот раз? Чтобы показать, каким он станет через десять лет?
— Ненавидь его, Пэм, — прошептал Ранди. Его руки скользили по груди к впалому животу. — Ты только ненавидь его, а остальное оставь мне.
— Я хочу его боли. Хочу, чтобы он страдал и унижено звал на помощь. Как я в тот раз. — Я закрыла лицо руками, но Ранди отстранил их, прося:
— Не прячься от меня.
— Было так больно… Мне никогда ещё не было так больно… А он сидел совсем рядом… просто встать и сделать несколько шагов… Он мог остановить это, если бы захотел. Хватило бы одного его слова.
— Даже после того, что ты увидела, ты продолжала считать его героем? — спросил Атомный, наклоняясь вперёд, поворачивая мою голову к себе. — Думала, он опрометью броситься за тобой, когда поймёт? Как в тот раз. Без раздумий. Не ожидая крика о помощи.
— Да.
Ведь таким я знала Дагера на протяжении без малого десяти лет. С тех самых пор, как я только начала осознавать себя, он виделся мне самым храбрым и честным из мужчин. За один час в таком запросто и просто не разубеждаются.
— Зря. Ты не учла кое-что очень важное, Пэм. На этот раз у него был другой зритель, перед которым он хотел показать себя с лучшей стороны.
За моим молчанием крылся вопрос.
— Тогда, на реке… он делал это не для тебя, а для твоей матери, — пояснил Ранди. — Он хотел стать героем только для неё. Дагер ведь…
Был по уши в неё влюблён. И это все знали. Даже Свен.
— Одна, без неё, ты превращаешься в самого обычного ребёнка. Ты не нужна ему такая.
Я отвела взгляд, процедив сквозь зубы:
— Мне и не нужно быть ему нужной. Мне никто не нужен. Только ты.
Ранди встал на колени, опустив локти на бортик ванны по обе стороны от моей головы. Кончики его пальцев касались воды. Он прижался виском к моему виску.
— Это главное. Нет ничего важнее, Пэм. Ты нужна мне, я нужен тебе, а весь остальной мир может катиться к чёрту. Пусть убивают, предают, лгут, жрут друг друга живьём. Я даже не замечу этого.
Не то чтобы его философия была приемлема, но понятна… да, она была понятна мне. Мир или война — какая разница? Нас предал первый, вырастила вторая, и нельзя сказать, кто из них более жесток. Мы никогда ни в чём не могли быть уверены, кроме одного. Что мы всегда будем вместе.