— Укради меня, — прошептала я, скользнув ладонью по его шее к затылку. — Ты ведь этого хочешь, так же как и я, правда? Давай, Ранди, скажи, что я принадлежу тебе. Докажи это.
Для того чтобы это доказать, ему не нужно было выкрадывать меня из госпиталя. Достаточно было просто наклониться и поцеловать меня, превращая этот символ святой любви в наказание. Теперь за каждым движением его губ и языка проглядывал его истинный характер.
Любовь ко мне-ребёнку в Ранди взрастил безопасный мир. Любить меня-женщину его учила война, наверное, поэтому эта его любовь была так похожа на сражение. На попытку надышаться перед смертью. На какой-то безумный порыв — покорить, победить, доминировать.
Хотя я знаю, что он умеет целовать и так, словно молился — благоговейно, осторожно и нежно. Но этому его тоже научила война: именно благодаря ей он познал ценность жизни.
— Пэм, ты… — Атомный трудом оторвался от меня, пробормотав: — Я всегда думал, что без тебя сойду с ума. Но нет, это ты превращаешь меня в безумца.
Да, но тебе ведь это нравится. Ты реагируешь одинаково на любое проявление моей любви. Когда я тебя душу ты счастлив так же, как когда я умоляю тебя о пощаде.
Игнорируя несмелые окрики медсестёр, Ранди направился прочь от госпиталя. Кто бы сомневался. Он не бросил меня на минных полях, а значит и здесь не бросит.
— Ха-ха. — Я улыбалась, глядя через его плечо на удаляющееся крыльцо. — Погляди, теперь мы можем делать, что захотим. Как мы мечтали об этом будучи детьми, помнишь? А теперь… Нам не место на скамейке запасных, Ранди. Ни эти люди, ни Голдфри нам не указ. Если мы хотим убивать "чёрных", кто посмеет нас остановить? — Ранди сказал, что никто, что любит меня больше жизнь и что — чёрт возьми — как можно быть настолько идеальной? — Война без нас — не война. Отпуска? Больничные? Это месть, а не работа, нам не нужны передышки. — Хотя моё тело в тот момент могло с этим поспорить. — Мы и так слишком задержались. Пора вернуть своё. — Я осеклась, ненадолго задумавшись. — Да, но сначала…
36 глава
Сначала мне нужно было попрощаться с Джессом как положено, поэтому мы навестили госпиталь, в который раненых доставила первая отправленная мной машина. Однако там нам сообщили, что Эсно уже не числится среди их пациентов.
— Значит он всё-таки… — прошептала я со страшной догадкой.
— Умер? Нет-нет! — набегу сообщила нам фельдшер. — Пару дней назад его перевезли в столичный госпиталь. Вроде бы у него влиятельный отец. Кто-то сообщил ему, и вот.
Я так торопилась покинуть стены, пропитанные запахом гниения и смерти, что забыла спросить адрес. Хотя нужен ли адрес, когда мы знаем, что Джесс — драгоценный наследник влиятельной семьи Эсно? Рамки поиска тут же сужаются до самого лучшего госпиталя, где нам, безусловно, будут долго и настойчиво петь про часы приёма, запись, пропуска, чистую одежду, опрятный вид и прочее. Правила-правила-правила, которые мы снова проигнорируем, потому что никто из тех, кто эти правила придумал, не решится встать на нашем пути и заикнуться о том, что пройти дальше мы сможем только через его труп. Мы бы даже справились с охраной, которую озабоченный безопасностью и здоровьем наследника глава семейства Эсно мог приставить к дверям палаты.
Хотя, как оказалось, он не был параноиком: вход в палату никто не охранял.
Внутри было просторно, чисто и пахло цветами и фруктами от внезапно объявившихся верных друзей, родственников и знакомых. О том, что несколько дней назад Джесс лежал в грязи совершенно беспомощный и одинокий, напоминала лишь повязка вокруг его головы.
Он спал или претворялся спящим. Джесс открыл глаза не прежде, чем я ознакомилась с обстановкой. Я впервые видела палату, подобную этой: большую и уютную и, вдобавок, заставленную личными вещами пациента. От мебели до наволочек на подушках — всё было расставлено так, словно в этом был какой-то тайный смысл.
— Это мы, приятель. Прости, что потревожили. Понимаю, приёмные часы закончились, но для нас сделали исключение, — сказала я, приближаясь к его кровати. Джесс подтянулся на подушках. На его бледном лице проступило озадачено-беспокойное выражение, которое свойственно всем контуженым. — Приходить к такому герою без подарков — свинство, но, согласись, на фоне манго и орхидей наши яблоки и ромашки смотрелись бы бледно. Хотя, вру, мы так торопились, что совершенно не подумали о гостинцах. Не переживай, мы не задержимся надолго. Тебе надо отдыхать, а нам — вернуться до завтрашнего вечера в расположение Голдфри.
Он попытался улыбнуться, но то ли боль, то ли присутствие Ранди помешало ему быть в полной мере искренним. Он смотрел на Атомного так внимательно, словно хотел спросить, какого чёрта? Какого чёрта здесь стоит мой, а не его "пёс"? Где прохлаждается Седой? Где Шеви? Я слишком хорошо помнила, как Джесс требовал от меня ответа на этот вопрос, когда его ломало, но теперь я не могла сказать, что его Шеви "просто отошёл на минутку".
Всё это было таким чертовски несправедливым (с моей стороны в том числе), но я поняла, что буду отмалчиваться до тех пор, пока Эсно сам не озвучит этот вопрос.
— И насчёт героя я не шучу. — Я говорила тихо, почти шёпотом, памятую о его травме. — Ты же помнишь, все наши прочили тебе глупую смерть. Никогда не понимала, что движет тобой — смелость или безрассудство, но я точно знаю, что если бы все были такими же чокнутыми как ты, эта война не затянулась бы на пять лет.
Раньше я думала, что Джессу не свойственно смущение, но сейчас он водил растерянным взглядом от меня к Ранди (тот отошёл к окну, встав спиной к кровати), покусывал губу и беспокойно ёрзал. Вероятно, за последнее время ему оказали слишком много внимания, от которого устал бы и здоровый.
— Комплименты у меня, конечно, так себе, — согласилась я, взглянув на Атомного, чьи плечи закрывали слепящее солнце. — Знаешь, я ведь самого главного так тебе и не сказала. Мы пришли сюда… попрощаться. Может, ещё свидимся, конечно. В любом случае… — Я провела рукой от затылка ко лбу, втянув голову в плечи. Моя ладонь сползла вниз, пряча глаза. — Ты такой сильный, Джесс. То, как ты держишься… Не знаю, что было бы со мной на твоём месте. Если бы я потеряла… — Даже представить, даже произнести это было невыносимо. — Я бы не смогла жить так.
— Не драматизируй.
— А? — Я резко убрала руку от лица. Мне нужно было убедиться в том, что в такой ситуации меня успокаивает именно Джесс. Разве всё не должно быть наоборот?
— Всё не настолько плохо, — прохрипел он. — Куда хуже было бы, если бы я потерял руку. Или ногу. Зрение. Да даже палец.
Ранди оглянулся через плечо, чтобы увидеть, насколько сказанное ошарашило меня.
— Палец? — повторила я, глядя на свои руки, будто пытаясь понять, про эти ли самые пальцы он говорит. Некогда я обещала Ранди отрезать себе руку, если тот будет на последнем издыхании от голода. Так неужели я бы пожалела палец, если бы от этого зависела его жизнь? Один из этих уродливых отростков? Да это было бы для них самым лучшим применением.
Почему же Эсно считает, что за всю свою преданность Седой не заслужил такой ерундовой жертвы? Ни одной слезы? Ни единого вздоха?
— Или ещё что. Ну, ты понимаешь. — Он задумчиво посмотрел вниз, как если бы мог вообразить ужасные последствия той самой потери. — А так? Моя травма, я бы сказал, идеальна. Аристократична. Просто лучше не придумаешь.
— Что?
Он бредит? Это последствия контузии, несомненно. Не даром же медсёстры убеждали нас в невозможности этого свидания. Тишина и покой, необходимые пациенту, — просто отговорки. Джесс Эсно, судя по всему, просто сошёл с ума, и его отец надеялся держать это в секрете.
— Многие потеряли жизни в этой войне, — обобщил он, — а я всего лишь прошлое.
"Прошлое"? "Всего лишь"?
Посмотрев на прикроватную тумбочку, я заметила среди букетов и фруктов толстый фотоальбом. Кроме того в палате, где только можно, стояли и висели фотографии в рамках. Подписанные.