Итого, у Шэнли было 3 минуты в сутки, чтобы пробраться вглубь программы и внести необходимые правки. Проще было сказать, чем сделать. Он наизусть запоминал местоположение нужных команд и последовательность нажатий. По вечерам, укрывшись одеялом с головой, он тренировался на нейрокниге, нажимая на те части ее страниц, где должны были находиться необходимые кнопки интерфейса капсулы. В конце концов, он отточил действия до автоматизма и в 3 секунды попадал в исходный код, который растянулся на множество страниц с инструкциями и комментариями, в которых Шэнли совершенно ничего не понимал. По ключевым словам он пытался отыскать в коде хоть что-то связанное с мозговым жуком, но все его попытки терпели поражение. То ли упоминаний о жуке не было в программе, то ли он просто не знал его истинное название. Он думал, думал, думал, как же он мог называться на самом деле, пока его мозг не вытащил на поверхность далекое воспоминание о том дне, когда он подписывал контракт. На английском языке там что-то говорилось про Nano технологии. Шэнли помнил это предельно точно. Тогда в очередной попытке он ввел в поиск Nano и обнаружил десяток совпадений. В тексте кода были упоминания неких NanoBot и NanoContractor. Он попал в самое яблочко! Шейх допустил сразу три ошибки. Во-первых, он не потрудился изменить начальные строки договора на арабский язык. Во-вторых, он произнес название своего устройства при Шэнли, тем самым позволив ему связать эти два понятия между собой и выявить их взаимосвязь. К третьей ошибке вернемся чуть позже.
Шейх, точно почувствовав неладное, поднялся со своего кресла и направился к капсуле. Он не видел, чем Шэнли занимался внутри. Зато Шэнли прекрасно видел его через крышку, которая пропускала свет внутрь, но не наружу. Только благодаря многократно отработанным действиям он в несколько нажатий вышел из меню. Капсула спрашивала, желает ли он провести сканирование. С этого вопроса начиналась каждая процедура. Он быстро покинул ее, так и не пройдя клеточную реновацию в то утро. Пошли вторые сутки без еды и воды. Но ни голод, ни жажда не могли испортить его приподнятого настроения. Он получил в свои руки оружие, которое должно было положить конец диктатуре шейха.
На следующий день Шэнли вызывался первым пройти процедуру клеточной реновации, объяснив это сильной болью в животе. Ребята любезно пропустили его вперед. Оказавшись в капсуле, он провел все необходимые манипуляции и переписал условия работы программы. Теперь, если капсула находила в теле человека нанобота, она должна была отключить его связь с наноконтрактором. Таким образом через 2 часа капсулу покинула последняя девушка, чья связь с контрактором была разорвана. После чего Шэнли оставалось только ждать, пока система не начнет рассыпаться сама по себе. В том, что это обязательно произойдет, он нисколько не сомневался. Насильно подавленная ненависть вспыхнет в людях с новой силой, как только они поймут, что плохие мысли о шейхе перестали причинять боль.
Третьей ошибкой шейха стало решение отказать людям в праве получать еду и воду. Тем самым он лишил их базовой потребности и обычной житейской удовлетворенности, которая наступала от чувства насыщения. Что бы ни происходило в жизни, когда люди были сыты, проблемы отступали на второй план. Постоянное чувство голода, которое ничем и никак нельзя было унять, делало людей раздражительными и склочными. Они сильнее концентрировались на причине своего раздражения, и все больше внимания уделяли тем негативным моментам, на которые ранее закрывали глаза. Им не нравилось, что только шейх мог есть, а они нет, им не нравилось, что шейх только и делал целыми дня, что отдыхал и расслаблялся, пока слуги выполняли всю грязную работу. Несколько недель потребовалось для того, чтобы люди осознали, что они снова могли испытывать гнев. Еще несколько недель люди боролись со страхом получить наказание за одну лишь плохую мысль. И когда они поняли, что наказания не наступало и что их мысли обрели свободу, сердца их воспылали от яростного чувства несправедливости. Шэнли нужно было только немного их подтолкнуть. Началась идеологическая работа, так хорошо знакомая ему по службе в армии.
Каждый день по вечерам он заводил разговоры про равенство прав человека, про несправедливость, угнетение меньшинств, неравенство классов и свободу слова. Стоило было подкинуть немного дровишек в огонь, и в спальне рабочих разрастался настоящий пожар. Вскоре в ход пошли оскорбления в адрес шейха. Видели бы вы глаза, нараспашку открытые от изумления, когда черные комбинезоны получили возможность не следить за своими языками. По словечку друг за другом они осыпали его разношерстными оскорблениями, которые становились все изощреннее с каждым новым кругом. Каждый счел своим долгом обозвать шейха последней скотиной и имел на это полное моральное право. Когда градус ненависти подскочил до предела, Шэнли выдвинул предложение пойти и рассказать шейху все, что они о нем думали лично. Его предложение было воспринято с полнейшим восторгом и тотчас же было одобрено.
17 разъяренных мужчин и одна женщина отправились в спальню шейха. Внутри уже разыгралась драма. Судя по смелым выражениям, в которых нисколько не сдерживала себя юная дама, она была недовольна тем, что шейх уделял ей недостаточно внимания и никак не мог выбрать себе любимицу. Она назвала его зажравшимся козлом, швырнула в него подушку и только потом заметила небольшую группу революционеров, стоящих в дверях. Шейх озадаченно водил глазами от девушки к людям в черных комбинезонах и обратно. Вероятно, уже тогда он все понял. В один прыжок он перебрался через кровать, оттолкнул девушку в сторону, и попытался нажать на кнопку, что открывала потайной ход под кроватью. Шэнли, который ранее уже сталкивался с потайной комнатой, набросился на него сверху и в ожесточенной борьбе снял с его руки контрактор. Быстро поднявшись на ноги, он гордо прокричал ему глядя прямо в глаза:
— Вот теперь можно поговорить. Поднимайся же и прими свое наказание!
При словах о наказании толпа злобно зарычала, она готова была растерзать шейха без суда и следствия. Предчувствуя это, Шэнли перегородил шейха собственным телом.
— Давайте не будем опускаться до его уровня. Мы будем судить его и подберем для него справедливое наказание.
— Смерть — вот единственное справедливое наказание для этого отребья! — выкрикнул кто-то из толпы и люди одобрительно закричали.
Шэнли попытался всех вразумить:
— Возможно! Я не стану этого отрицать! Но подумайте сами. Смерть — это всегда самая простая и короткая дорога на тот свет. Разве он заслужил уйти из жизни так легко? Разве смерть и правда является самым страшным, что его могло бы ждать? Может быть, стоит придумать для него что-нибудь более изощренное?
Люди притихли. В словах Шэнли был свой резон. Шейх испуганно забился в угол, его былая самоуверенность испарилась, как не бывало.
— Слушайте же! Я предлагаю собрать всех в главном зале и вместе решить, что с ним делать.
Пинками под зад они погнали шейха в главный зал, чтобы провести над ним справедливый суд. Девушки, услышавшие шум в коридоре, тоже стали подтягиваться. Шэнли встретился взглядом с одной из них и его сердце екнуло. Он не без удовольствия обнаружил, что женский пол снова волновал его. Однако в тот момент суд над шейхом был в приоритете.
Шейха взяли в кольцо. В одних трусах он стоял под гневными взглядами, не зная, куда деть свои руки. Правой рукой по привычке он ощупывал левое запястье и не находил на нем там своего контрактора. Без него он был слабым и уязвимым.
Шэнли вышел вперед и выступил от лица рабочих.
— Мы собрались здесь, чтобы восстановить доброе имя справедливости! Все эти годы шейх держал нас с вами в рабстве. Да, именно. Мы были рабами этого деспота. Он контролировал наши тела, наши мысли, он посягнул на самое сокровенное, что у нас было — на свободу самовыражения! Но теперь у него больше нет власти над нами. Жуки, что бесцеремонно проникли в наши мозги, больше не работают. Мы вольны думать и говорить все, что нам заблагорассудится. Так давайте же воспользуемся этим правом в полной мере и подыщем для этого подлеца достойное наказание.