Молодой человек, как оказалось, не просто интересовался проблемами лесоводства и лесного хозяйства, но был в них сведущ. (Как выяснилось, незнакомец профессионально разбирался во всем, что касалось развития этой области).
"Мне особенно понравилось, - сказал дядя, - что молодой человек цитировал саму природу, а не написанное о природе".
Встреча доставляла дяде все больше и больше радости. Если верить его рассказу, беседа коснулась не только лесоводства и лесного хозяйства: вскоре речь зашла и об искусстве. Это очень удивило дядю, потому что оба они были, так сказать, практиками, смотрящими с высот двадцатого столетия. Говорили о литературе. О музыке. (Будучи одним из тех редких молодых людей, с которыми можно побеседовать о чем угодно, не опасаясь каждую секунду унизить их, а тем самым и себя, незнакомец наверняка очень быстро завоевал симпатии дяди, благодаря своему пристрастию к литературе, музыке и, прежде всего, благодаря знанию природы.)
"Молодой человек удивительно хорошо говорил по-немецки, и всё же в нем можно было узнать иностранца", - сказал дядя. "Француз! - подумал он тотчас. - Да, француз!" И: "Как мог француз в это время очутиться в моем лесу?" Но потом он решил: ну конечно же, это один из французских родственников министра сельского хозяйства. Молодой человек по каким-то причинам, а у молодых людей и причины молодые, прогуливался перед сном. Его заставил выйти из дома интерес к своеобразным явлениям физического, химического и философского свойства, которыми изобилует Верхняя Австрия в сумерках. Само собой разумеется, человек, бродящий по темному лесу в одиночку, вызывает самые серьезные подозрения, и не только в здешних местах - везде. Но дядя об этом не подумал. "Доверие, - сказал он, - взаимное доверие".
Дяде, по его словам, и в голову не пришла мысль об огнестрельном оружии.
"Уже совсем стемнело", - сказал он.
"Странно", - сказал он и прибавил:
- Когда я рассказал молодому человеку об унавоживании и внезапно наступающей темноте, о тенелюбивых породах деревьев и еще одну страшно увлекательную историю о сосне веймутовой, наш разговор коснулся политики. Я снова констатировал: двое образованных мужчин в своей беседе всегда естественным образом доходят до политики, до квинтэссенции чистого разума. В этом вопросе мой собеседник проявил ещё большую образованность. Понятное дело, подумал я, говорит француз!
(Сильнейшее впечатление на моего дядю, который всегда был потрясающим слушателем, произвели суждения молодого человека о демократии.)
"Француз знал, что такое демократия и государство сегодня, прежде всего молодежь и государство, будущее и государство", - сказал дядя.
"Француза отличала точность, - говорил дядя, - изысканная точность".
Дядя рассказал, что молодой француз мог блистательно разъяснить самые темные обстоятельства не только европейской, но и мировой политики. Всего лишь одной-двумя фразами ему удалось так наглядно представить сегодняшнее состояние истории, что это не могло не вызвать дядиного восхищения. И ни разу при этом француз не привёл цитат из исторических источников.
"Вы прошли ту школу, которой на самом деле не существует, но всё же она - самая лучшая", - сказал дядя молодому человеку.
Они дошли до дубового леса.
"Я предложил французу поужинать с нами, - сказал дядя, - но он отклонил моё предложение". "Он спросил, не мог бы я вывести его из леса, потому что он потерял ориентацию, и я вывел его", - сказал дядя и прибавил:
- Мне больно думать о том, что я видел этого человека, возможно, в последний раз.
Когда он возвращался через смешанный лес, француз казался ему "одним из важнейших людей" его жизни. ("Человек этот совершенно исключительный, и встреча с таким человеком - тоже исключительная встреча", - сказал дядя.)
23.9
Сегодня я слышал разговоры об убийстве. Голова убитого "была прострелена".
25.9.
Дядя сказал: "Это атташе французского посольства".