Алтынай Мурат тоже невысоко ставил:
— Хей, старшинская дочка, вынеси мне айрана!
— Хей, старшинская дочка, зададим мы этому пискуну! Вот вернется Касим!
— Хей, старшинская дочка, повесим его на березе повыше за наших девочек!
— Хей, старшинская дочка, иди-ка сюда! Глянь что!
Выйдешь — лягух бросает на Сашку сквозь плетеную дверь.
Ни на секунду не верилось, что Мурат и Закир — оба парни, сверстники, односельчане, люди.
В долгожданный час тишины Алтынай уселась с вышивкой. Нет, она была вовсе не мастерицей, цветной узор бугрился неровными стежками и неаккуратными узелками, но это было для отца… Еще во время весенней поездки в Аксаит Алтынай придумала, что хорошо бы туеса с медом вкладывать в расшитые мешочки, заезжим барям с кумысолечебниц должно понравиться. Вот разошьет первый и предложит.
Разумеется, больше грезила о Закире, чем вышивала. Он был теперь свободен и, конечно, после подобающего времени на скорбь посватается к ней. Нужно было просто дождаться. Вот она и ждала, представляя, как войдет в дом муллы невесткой, как будет аккуратно стряхивать пыль с мужниных книг и как однажды уедет с ним в саму Уфу с ее медресе и театрами.
Но когда в окошко старшинского дома — настоящее, стеклянное, не из бычьего пузыря — прилетел камешек, не поверила ушам. Ее отродясь не зазывали так подружки и егеты.
Выглянула на улицу: за плетнем стоял Закир — стройный, строгий, будто выписанный пером.
Не могло такого быть! Посмотрела еще раз: он.
Выдохнула, оправила платье, подтянула косы. С грустью подумала, что одета недостаточно нарядно из-за всех этих смертей и похорон. Потом осудила себя: греховница, Закир наверняка пришел поговорить о Нэркэс — и медленно, будто кот Мырбай, вышла из дома.
Вблизи Закир оказался выше и тоньше, чем она помнила.
— Здравствуй, Закир-агай! А отец уехал на пашни.
— Так я не к нему, Алтынай.
— К кому же, Закир-агай? Или Рабига-апай передала что для матери?
— Нет, и не мама.
— Зайнаб? Все ли с ней хорошо? Не заболела ли после… после вчерашнего?
— Нет, и не из-за Зайнаб я здесь, Алтынай… алтыным.
Земля поплыла у Алтынай под ногами, но разве она была не старшинская дочь, не красавица, не внучка Алтынсэс-олэсай? Набралась мужества и посмотрела в темные, в пол-лица глаза Закира. А он заговорил еще быстрее:
— Ты же знаешь, ты же все знаешь… Что я думаю только о тебе, ищу только тебя, жениться хочу только на тебе… Но разве они поймут? Разве отец разрешит мне свататься так скоро после смерти Нэркэс? Не завершив ученья? Разве твои родители отдадут тебя за шакирда, когда не всякий бай осмелится просить тебя за себя? Ох, Алтынай…
— Но ведь… ведь я сама хочу за тебя…
— Кому до этого есть дело? Есть семьи, есть правила, есть договоренности…
— А нам-то что? — Алтынай как обезумела. Провела рукой по гладкой, почти без щетины щеке Закира. Не отрываясь смотрела ему в лицо. Наконец, встала на цыпочки и быстро, неловко, остро поцеловала. — А нам-то что? На что нам этот проклятый аул?
— Убежать? Убежать? Ты правда готова? — узкая рука Закира легла на волосы Алтынай, спустилась по медовой косе.
— Только о том и думаю! С тобой — в Уфу! К театру, к торговым рядам, к брусчатке на улицах…
— Ах, Алтынай… Так все же есть! Там, за забором отцова арба…
— Дай собраться! — поцелуй, рука в руке, бегом в дом.
Наряды и украшения, понаряднее и побогаче, полетели в одну сторону, попроще и поскучней — в другую. Не постеснялась, открыла один из сундуков, вытянула стопку ассигнаций. Знала, что на Закира с его воспитанием тут надежды нет. Не забыла заглянуть в зеркальце и порадоваться счастливому румянцу. Такую — не разлюбит.
Ласковым и красивым показался капризный Мырбай, тени разошлись в углах дома… Попрощаться с мамой? Разбудить? Нет, на это уже не хватило бы сердца. Приедет уже невесткой муллы, эсэй все простит. Отец, пожалуй, нет, но Алтынбика-апай улыбнется и проведет своей прохладной рукой по щеке дочери (самый ласковый жест на свете!).
Алтынай соскочила с крыльца и бегом со двора. Как можно медлить, когда ее ждала ее главная греза? Лишь у ворот оступилась и повернула голову, будто позвал кто. Сквозь дверь из связанных прутьев на нее глядел этот приблудыш, этот кафыр. Поймав ее взгляд, он что-то закричал по-русски, затряс дверь, но в тот час Алтынай ничего не боялась.
Думается, приземистая вороная муллы никогда не бежала быстрей, но Алтынай мечтала подарить ей крылья Акбузата. Скорей! Скорей из аула! Ни один жалкий домишко, ни новенькая мечеть, ни праздничный луг не стоили ее сожалений.