— Может быть, наш аул — это аул, про который у нас есть воспоминания?
— Где мы сами стали героями сказки.
— Борон-борон заманда… В стародавние времена… Касим и его сестренка Камиля ушли от Салимы-олэсэй…
Эти умные смелые дети были кровью Салимы. Интересно, каково это? Что она чувствовала, вырастив их?
…В жизни Салимы было много загадок, но скоро и она сойдет в землю. Тогда почему уряк до сих пор не было покоя? Весенними ночами она замирала над аулом, смотрела на тонкие дымы из печей, на дремлющих овец и коней в выгонах, на наступающий на плетни сосновый лес. Давно сгнил дом ее бабки-мескей, давно сгорел дом, в котором погибла юная Амина… Дом, в которой ей так хотелось принести угощение много лет назад.
Одной из таких ночей уряк поняла: все началось на ауллак-аш, все закончится на ауллак-аш.
Она отдаст долги, и семьи убивших ее отдадут.
Уже давно уряк танцевала на пустых полянах лишь самыми темными, безлунными ночами. Почти всегда — когда удавалось сотворить что-то дурное семьям тех одиннадцати. Почти всегда это была неуклюжая, но полная огня пляска, с прыжками и бегам, которая больше подходила мужчинам. Почти всегда это приносило ей немного успокоения и счастья. Уже несколько лет уряк не хотелось танцевать.
Но в то утро танец должен был к ней вернуться. То утро она предвкушала.
— Их последние долги, Дух борти, их последние долги, — шептала она, объезжая урман на рассвете. — Их плоть и кровь, их труды и чаяния, их повторения и продолжения. Каждая девочка несет в себе грех своей бабки, каждая заснет сегодня навек.
Громадный медведь шел по бурелому тяжело и медленно. Будь это другое утро, уряк подогнала бы его, но сегодня просто любовалась соснами в тумане и травой в росе. Это была ее любимая часть леса — с искореженными деревьями Кетмера и Бернуша, Дурткуз и Ямлихи. Здесь когда-то Ярымтык показал ей настоящий урман.
Она ехала к поляне, на которой лес собирался на йыйын. Там ее должны быть ждать банники с вестями. Они единственные из духов аула не просто боялись ее, но по-настоящему служили. Почему-то уряк это не нравилось: слишком хитрые твари, думающие далеко наперед.
В этот раз она не сразу увидела их: банный дым от стариков слился с туманом. На миг показалось, что никто не пришел, что уряк предали. Но потом она увидела кое-что похуже — кровь в дыму.
Вперед вышел старик Мунаш, лицо которого было разодрано когтями. Рядом с ним встали другие банники, некоторые из них раздирали свои лица на глазах уряк.
— Что вы творите? Что случилось, Мунаш?
— Тут такое дело, хозяйка… Не ждали мы… Четыре девчонки ушли из дома Миргали… Все остальное шло чин по чину, как договаривались, как готовились. Бабка-песенница — как ее? Салима? — привела всех на пересчет. Ночью усыпили, зашептали, воздух отравили, как мы умеем. Никто не проснулся. Но девчонок было меньше… Не углядели, не думали, наша вина…
— Кто?! — вскипела уряк.
— Дочь старшины Муффазара, дочь муллы Агзама, дочь охотника Якупа и дочь пастуха Хариса.
— Не понимаю!
Банник растерялся, но ему на помощь пришел медведь:
— Внучки Алтынсэс, Зухры, Гаухар и Хадичи.
Уряк молчала, что-то думала, а банники суетились:
— Мы все исправим, хозяйка леса! Догоним, убьем, принесем тебе их головы!
— Вам веры больше нет! — закричала уряк.
— Мы не одни, не одни… Позовем всех, кто тебе служит… Мы быстро…
— Вам веры больше нет, — повторила уряк и направила медведя прямо в темный дым, банники едва успевали уворачиваться. — Как я могу вам верить, если вы пришли одни. Никому не нужные, ни на что не годные старики. Приведите мне ваших хорошеньких, украденных у людей сыновей и дочек. Мои захматы их посторожат, пока вы исправляете свои ошибки. Вы же справитесь? Вы же принесете мне головы всего-то четырех девчонок?
Мунаш упал на колени:
— Дозволь позвать на помощь! Кулкан, Тюляй и другие не откажут!
— Так на что вы годны сами? Ладно, созывайте всех. Есть у меня задумки.
Уряк задышала так, будто у нее еще были настоящие горло и легкие, будто она еще жила.
Опять было не до танца, но музыку, радующую душу, она слышала.
Кулкана в урман вернула мать.
Ему никогда не забыть, как он ввалился в снимаемые комнаты на Лазаретной, а там она. Еще не скинул лисьей шубы, еще был румян после гулянья на Казанской с душенькой Александром Кондратьевичем и актерками, еще чувствовал шампанское в крови, а тут эта ведьма башкирского леса.
Не пожалела, напоследок показалась в своем истинном обличье мерзкой старухи с выпавшими зубами и грудями до колен.