Бродила вблизи леса до самых звезд.
Иногда Хадия думала, что у нее тоже есть близнец. Где-то там, в лесу, бродила девочка, похожая на нее, как Танхылу на Кюнхылу, как Кюнхылу на Танхылу.
Там точно был кто-то живой: глядел на нее зеленеющими глазами, тянул длиннющие руки. Стоило закрыть глаза, и она видела то, что видела ее сестра: плотно растущие деревья, полумрак, россыпь мелкой земляники под березами. Чувствовала колкую траву под ногами, стоя на протоптанной дороге. Чувствовала в себе силы, которым не давала выхода. Так хотелось иногда взобраться на дерево и ощутить крепость рук. Так хотелось спрыгнуть с дерева и ощутить крепость ног. Так хотелось грызть дикие горькие яблоки.
Глядела на Танхылу и Кюнхылу и думала, что они, наверное, все про это знают.
…Только тот, кто рос рядом, видел, сколько в близнецах отличий. Глаза Танхылу полнились добротой, глаза Кюнхылу — лукавством. Танхылу улыбалась, показывая верхние зубы. Кюнхылу поднимала только уголки губ. У Танхылу коса была всегда на спине, у Кюнхылу — на груди. У Танхылу были брови чуточку сведены, у Кюнхылу — вразлет.
При этом все в ауле восхищались воспитаньем сестер. Особенно вздыхала Рабига-абыстай, глядя на скромных и толковых дочек ровесницы Тансулпан. Миловидные, дружные, без споров берущиеся за любую работу, они наткали и нашили себе такое приданое, которое и дочери старшины было бы непросто собрать. Куда ее Зайнаб, лишний раз не берущий в руку иголку! А еще у Танхылу и Кюнхылу было больше всего подруг в ауле, и даже Хадия не заробела поговорить с ними.
— Близнецы — это проклятие, — сказала Танхылу.
— Когда мы родились, бабки говорили нашей матери: выбери одну, вторая точно умрет… Она отказалась, но семья все равно стала меньше… Знаешь же про нашего отца…
— Правду про него говорят?
— А то! Зимогор! Пропал где-то в Уфе… Мулла-хазрат встречал его там, так тот даже не поздоровался …
— Какой стыд!
— Мы виноваты, обе выжили.
— Мама так решила, полдуши у каждой в долг.
— Помнишь, в детстве все шутили, что мы должны выйти замуж за Ахата и Ахмета? И где теперь наши женихи?
— Наверное, танцуют с пери на лесных полянах.
— Безбожница! В раю они, в раю…
— Ну, вот такие у нас женихи!
Кюнхылу и Танхылу не боялись леса и часто гуляли там. Может быть, вправду родились, чтобы стать женами охотников. Но когда Ахат и Ахмет погибли, Кюнхылу перестала заходить в урман. Даже в самый солнечный день, даже ради самой крупной смородины. Собиралась — и не ступала.
Такой маленький изъян, но сколького он лишал. За дровами, ягодами, травами теперь могла ходить только Танхылу. Брови ее были сведены все чаще, сестры ссорились. Тансулпан-апай, которую когда-то научила Алтынсэс-иней, лила олово, пыталась разобраться в страхе дочери. Иногда у нее получался горбатый медведь, иногда пес или волк.
У Хадии разрывалось сердце. «Лесные» сестры были отважнее, у них были крепче сердца, не так легко рвалась душа, а они с Кюнхылу всегда будут стоять перед чащей, никогда не войдут. Дух Кюнхылу, наверное, и сейчас стоит перед лесом и смотрит, как Ахат и Ахмет танцуют с ее сестрой.
Сколько Хадия себя помнила, отец любил только летовки. Гнать стада старшины на луга с густой травой, на закате пить кумыс и обсуждать с другими пастухами прошедший день, слушать протяжные, томящие душу песни, видеть макушку дочери на арбе и иногда дергать ее за косу.
А стоило им вернуться в аул, он проваливался в спячку. Иногда просыпался, навещал коней на тебеневке, утыкался Йондоз в морду — и опять на кашму.
Хадия и в этот раз думала увидеть отца дремлющим, но он ждал ее. Когда забралась в их кибитку на колесах, будто просветлел лицом.
— Живая, — выдохнул. — Не уходи никуда, не уходи, слышишь? Я понимаю, кровь твоя тебя зовет. Она такая же была. Я страшное сейчас скажу. Говорят, дочь муллы растерзали в лесу. Не думай, это не они… Вернее, мы не знаем… Но ты-то тут причем? Не бойся и будь здесь.
Что значит — Зайнаб растерзали в лесу? Зачем она туда пошла вообще? Она же была умнее их всех.
Хадия уткнулась лицом в стертый войлок, тихонько завыла. Где-то рядом такие, как она, убивали тех, кто ей так нравился.
Столько сказок, сколько песен, сколько мудреных слов ушло вместе с Зайнаб, столько смелости… Та сказка про чертовку, та сказка про дочь тархана… Как можно было все это украсть у аула? Отдать сырой земле, травам и цветам? Не оставить ничего взамен?
Засыпала под нашептывания отца:
— Все пройдет, кызым, все пройдет… Поедем на летовку, будем гнать овец и лошадей до самых звезд, забудем о нашем горе…