Сашка присмотрелся к дядьке. Тот бы правда похож на волка: во-первых, мастью (темные волосы были уже пересыпаны сединой), во-вторых, поджаростью, а, самое главное, взглядом, полным одновременно тоски и свободы.
— Если тебе некуда податься, оставайся у нас. Поденщики старшине Муффазару всегда нужны, может, и еще кому… Подкормишься… Не хватало еще замерзнуть, когда снег пойдет…
Сашка сидел, низко опустив голову, иногда кивал.
Куда он ехал? Как мог верить случайному встречному? А верить хотелось…
Как оказалось, аул, в котором жил мулла Агзам, был огорожен от мира со всех сторон. По одну руку высились поросшие деревьями склоны гор и бежала речка, по другую — росли сосновые леса. Немногочисленные темные домишки встали в три неровных улочки, почти за каждым виднелся свой выгон для скота — невиданная роскошь для Некрасовки. «Как же здесь должно быть покойно, — подумал Сашка. — Никаких перекати-поле… кроме меня».
— Раньше тут было наше зимовье, а сейчас почитай весь год живем. Совсем мало выезжаем на летовки… Учимся сажать хлеб, как вы, русские. Да и что говорить, табуны сейчас не те, что в прежнее время, — рассказывал хазрат.
Жена муллы, тетка Рабига, сперва не больно обрадовалась нежданному гостю, но не подала вида. Достала старую одежду сына. Налила столько же жирного супа с кусками мяса и теста, как и мужу. Подала похожей на кумыс молочной болтушки с пузырьками. Люди-волки ели чудную еду, но Сашкин изголодавшийся живот вполне ее принимал.
На нового человека робко поглядывала и дочка муллы — худощавая Зайнаб. Кто же знал, как потом она разговориться! Как засыпет Сашку вопросами про его пути-дороги!
Именно Зайнаб первой взялась его учить местной речи: ат — лошадь, бал — мед, дус — друг. Башкирцы говорили, будто нанизывали баранки на ниточку. Слога скромно ладились за другими слогами, и коротенькие слова обретали новый смысл. Ат — лошадь, ат-тар — лошади, ат-тар-ыбыз — наши лошади, значит.
А еще Сашка приметил, что в речи башкирцев было много воздуха. Аульские здоровались словом «Хаумы» — как ветер выдыхали. Звук «х» вообще часто звучал вокруг. Мулла Агзам объяснил, что по словам можно прочитать судьбу народа. Его соплеменники веками гнали табуны по степи, и свистящий в ушах воздух вошел в их речь.
Немного отогревшись и отъевшись в доме муллы, Сашка почему-то стал вспоминать дядьку Игната. Как тот уезжая, сперва потрепал племяша по плечу, а потом стянул картуз с его головы на нос со словами «Не киселься, пичуга!». Не любил Сашка дядьку Игната, но вот поди ж ты… Припомнил и слыханные от дядьки прозвания заводов в уральских горах — и потом боялся забыть.
Нет-нет, даже мысли не было искать дядьку и опять брести по пустым дорогам, по чужим краям. Просто Сашка хотел сохранить в душе как можно больше из прежних, теперь почти сказочных времен.
Аул, кажется, тоже не хотел отпускать Сашку. Во всяком случае, работа для него всегда находилась. Дольше всего продержался пока тут, у дядьки Миргали, и, что скрывать, прикипел душой к его двору с соснами до неба.
Мулла Агзам частенько навещал здесь Сашку, спрашива про житье-бытье. Да и с семьей дядьки Миргали они были не чужие: Нэркэска — невеста его сына Закира, о том давно сговорено. И праздник был, где Закир и Нэркэска, еще малолетние, кусали друг другу уши. Пообещали себя друг другу, получается. Уж тетка Насима Сашке все в подробностях рассказала! Гордилась предстоящим родством!
Дочка муллы Зайнаб тоже была сегодня на ауллак-аш. Наверное, девчонки заставят ее рассказывать сказки и загадывать загадки. Она в этом деле считалась мастерицей.
Сколько Сашка себя помнил, дядька Игнат был чистый аспид. Вроде на другой конце света жил, вроде приезжал в Некрасовку только гулять да куражиться, а пил кровя будь здоров. Вот как увидал, как малолетний Сашка плох в игре в «плетень», так и взъелся на него.
Сашка тогда только начал выбираться из-под вечного мамкиного пригляда. Только начал примечать, какой лихой жизнью живут соседские мальчишки. Только раз или другой становился в общий ряд в «плетне». Каждый раз сердце билось так, будто хотело выскочить из ворота рубахи. Каждый раз молился, чтобы не выпало убегать от ребят — и быть битому потом! — ему. Каждый раз просто бегал в общей толпе и ликовал, что вот, вместе со всеми…
Именно за игрой в «плетень» и увидал его дядька Игнат. И что ему папаша работы не нашел? Что берег его? Силы гулять на «улицах» до самых петухов у дядьки завсегда были, на это бабушка Праскева не забывала пожаловаться.