Иногда Хадия отставала, подол путался в траве. Смотрела на удаляющуюся фигуру Салимы-енге, тонкую, как у девушки, на полотно ее простого платка за спиной. Видела ее юной… Откуда-то знала: ею заслушивались, как Галией, ее уважали, как Зайнаб, ее рано позвали замуж, как Нэркэс.
Солнце припекало, цветы и травы пахли остро, как заваренные, кульдэк прилипал к спине, Хадия чаще оступалась, но шла на голос Салимы-енге.
— Знаешь легенду про эту гору? Говорят, в стародавние времена… Джигит и девушка… Бежит-бежит… Дракон Аджаха…
Хадия огляделась, а вокруг был лес. Лес! Лабиринт из деревьев: небо спряталось в кронах, ветки охотились на нее.
Салиму-енге еще было слышно, но Хадия не могла ее окликнуть. Почему, почему она была такая дурная — не могла попросить о помощи, признаться, что ненавидит лес, сказать, что ей здесь страшно?
Побежала за старушкой. Дышала так, будто шла в гору ни час и ни два. Переступила через себя, попробовала позвать, но звук не шел из горло. Когда пятнадцать лет стараешься пореже открывать рот — привыкаешь.
Остановилась, когда с глаз исчезла даже тень Салимы-енге. Ошалело поглядела на кусочек неба над головой: он был не больше платка, но самого лучшего. Такие носила жена старшины Алтынбика-апай.
А когда опустила глаза, вокруг нее был уже другой лес. Не яхонтовый и малахитовый, а коралловый и агатовый. Каждое дерево вокруг: сосны, лиственницы, березы, липы — были измазаны в густой алой краске. Запах тоже изменился, каждый в их ауле знал этот запах. Каждый видел, как забивают животных.
«Я в сказке», — поняла Хадия.
Домечталась, дослушалась, добоялась.
Долго шла одна.
Утешала себя: сказочный лес — это не настоящий лес. Здесь не было шурале, а если и были, то не ее плоть и кровь, не семья ее матери. Не те, кто хищными глазами глядел на нее с тех пор, когда она еще играла в тряпичные игрушки. Не те, кто отучил ее заглядывать в чащу даже в пору самых спелых ягод.
Но сказочный лес — это страшный лес. Здесь к ее ногам падали мертвые птицы с раскрытыми клювами, ветви деревьев били по лицу и цепляли платье, воздух звенел от чьих-то криков.
Хадия решила идти к реке, а уже от нее выбраться в аул. Отводила взгляд от ветвей в крови, сглатывала, терпела. Упорно шагала вперед и вперед. Но когда вместо родной Бурэлэ увидела кровавый поток, в котором плыли отрезанные лошадиные головы, упала на траву и накрыла голову руками.
Шумели алые деревья, звенели крики, ноги чувствовали склизкую густую кровь на земле.
А потом Хадие кто-то подал руку:
— Ну-ну, кызым, вставай. Я с тобой, я всегда с тобой.
Хадия открыла глаза: лес вокруг был просто темен. Уже не пугающе ал, еще не по-летнему зелен.
А существо перед Хадией было женщиной. Крупной, старой и согбенной, как старое дерево, но женщиной. Ее кожа тоже напоминала кору дерева, руки были слишком длинны.
— Лес никогда не обидит девочку, — говорило существо. — Девочка — дочь нашей дочери. Мы заботимся о ней. Каждый в роду в свой час приглядывает за девочкой. Когда уряк начал охотиться на девушек в ауле, мы не знали, что дочь нашей дочери тоже в беде. Надо, надо было знать… Теперь ничего не бойся. Уряк была другом шурале, но ты — дочь нашей дочери…
Существо было страшным, но спокойным и сильным.
Заговорить с ним Хадия не осмелилась, но пойти плечом к плечу смогла.
— Наша дочь была красивая, как ива, как камыш, как озерная чайка. А еще у нее было вольное сердце и бесхитростный ум. Уводила по ночам коней с человеческих пастбищ и каталась под звездами. Кто же ждал, что твой отец увидит и поймает ее. Кто же ждал, что она полюбит этого пастуха, согласиться срезать когти, пойти в ваши селенье, уехать от родного леса на яйляу. Мы плакали, когда поняли, что она не вернется в наш лес. Мы радовались, что она принесет в мир дитя. Мы были в гневе, когда узнали о ее смерти. Мать твоего отца не была добрым человеком, мы захотели крови людей, но мы не оставляли тебя… Ты наша. Мы твои. У тебя есть сильные братья и сильные сестры в лесах башкорт.
В словах существа была правда. Хадия знала, как люди из аула смотрели на нее, на Сашку, на семью Иргиз. Как они должны были смотреть на женщину, которая вышла из леса и была другой крови?