Закир и Сашка переглянулись и поспешили за ней. Хадия замерла на выходе из пещеры… Вот бы ей медные когти ее матери сейчас!
Существо было много крупнее Иргиз, нависало над ней, но девчонка была не из пугливых и смело замахивалась на него. Пока не доставала: существо ярилось, отпрыгивало… А потом этот недозверь-недочеловек что было сил отбросил Иргиз в сторону камней.
Закир и Сашка встали ей на замену: Сашка с косой, выставленной, как пика, Закир — с горящей веткой. Вместе они старались отогнать человекозверя от могилы Алтынай, но безуспешно. Бок Сашки и руку Закира уже порезали его когти.
Тут воздух прорезала стрела и впилась в плечо чудовищу.
Потом еще одна.
Это Иргиз смогла подняться после удара и доползти до своего лука.
Смотреть на то, как с чудовищем сражаются другие, было уже невозможно. Что-то странное наполняло Хадию изнутри. Будто по жилам потекла другая — более плотная и тяжелая кровь. Кажется, она даже была не алой, во всяком случае вытянутая вперед рука стала бледнее… В зелень? В синь? А потом и вовсе случилось странное: рука начала расти, вытягиваться, как ветка на дереве, а ногти обратились в темные когти. С ногами тоже что-то происходило — Хадия почувствовал их силу и прыгучесть.
Но долго прислушиваться к себе не стала — эти новые ноги сами понесли к чудовищу, а руки почти без ее воли обмотали его за шею. Краем глаза она видела тень Сашки: он не растерялся и ударил зверя своей пикой-косой. На Хадию полилась темная кровь, а руки — опять-таки сами — ослабили хватку. Она опять стала собой, только на одежде было еще больше крови.
Хадия в страхе замотала головой. Как это все выглядело в глазах других? Не убьют ли они ее следом? Но Иргиз только шепнула: «Ну, девка». Сашка лишь раз бросил на нее взгляд, а потом затаился. Закир не побоялся и проверил, дышит ди существо, не бьется ли его сердце. Даже раскрыл веки и заглянул в его черные глаза. С удивлением пощупал разодранную ткань рубахи, приложил лоскут к себе. Говорить ничего было не нужно.
Закир и Иргиз всегда шли первыми, всегда вдвоем. В Сашке Хадия чувствовала много всего: гнев, надежду, страх, а у этих было только упорство. Шагай, шагай и шагай.
Закира Хадия всегда робела. Зайнаб восхищалась, а его робела. Из Зайнаб все выливалось, она будто не могла сдержать в себе мысли, знания, истории, а у Закира все было внутри. Запечатанный сосуд. Там было много всего, чуяла Хадия, но узнают что-то разве его ученики. И то исподволь — через пересказы старинных книг. Никто живущий рядом не дождется простых и прямых слов! Пожалуй, даже Нэркэс бы не дождалась, даже Зайнаб, даже мулла.
«Не больно ли ему? — думала Хадия. — Можно ли так прожить свой век?»
О, если бы у нее была Зайнаб в сестрах и ученые друзья! Если бы у нее были толковые мысли в голове! Как бы она мечтала говорить и говорить! Хадия представляла рай как разговор с друзьями.
Хадия смотрела на Иргиз и Закира с завистью. Они будто назначили друг друга братом и сестрой: помогали, делились едой, что-то обсуждали. Тоненькая разговорчивая Зайнаб и крепкая сдержанная Иргиз были похожи меньше, чем день и ночь. Простые и добрые Ахат и Ахмет не имели ничего общего с ученым Закира, но вот же… Будто у этих двоих была дыра вместо важных людей. Или просто они умели быть братом и сестрой и жить именно так?
Хадия вот не умела, даже представить себе не могла. Но глядела и понимала, как такое братство дает доверие к миру. Когда рядом с тобой Закир, который, не задумываясь, уступит место у огня, протянет более широкий ломоть хлеба, скажет самое важное.
Случайно она услышала, как Закир рассказывал Иргиз о Нэркэс.
— Вот если бы у нее было бы оружие в ту ночь…
— Не сдалась бы?
— Нет, цеплялась бы жизнь, как волчица… В ней столько было силы… — в голосе Закира прозвучало такое восхищение, что у Иргиз, кажется чуть расправились плечи.
Хадия шла следом за Иргиз и Загиром, шла и прислушивалась к себе. Сможет ли она вновь обратиться в свою лесную сестру? Не захватит ли та ее изнутри? Не лишит ли воли… Сегодня сестра помогла, но одновременно отделила Хадию от аула, сделал ее частью урмана.
Может быть, когда-нибудь она даже сможет стать отважной и веселой, как ее мама. Не побоится распустить косы, кататься по ночам на быстрой лошади, полюбить кого-то, кто не похож на нее.
Думала про Сашку — и из ладони вырастала пышная купальница с солнечными лепестками. Начинала волноваться — и цветок высыхал до углей. Думала о чудовищах — рука зеленела, и на ней проступали мышцы.
Сашка шел последним, и оглянуться на него пока не хватало смелости.