Утка умерла, поклевав венчики болиголова.
Хадича заправила ими мясной бульон для невестки — и все случилось по-задуманному. Сперва девчонка-шурале побледнела, потом у нее закружилась голова, потом перестали слушаться ноги… Хадича смотрела на нее и ничего не чувствовала: ни ликования, ни страха.
Только когда невестка закрыла глаза, что-то в ней надломилось.
«Убила, убила», — повторяла вновь и вновь, будто не верила.
Не помнила, как доволокла чертовку до дома Алтынсэс в самом сердце аула. Как та пыталась отпоить килен молоком, а та уже не могла глотать и молоко лилось по синеющей коже. Как собирались редкие женщины, с ужасом смотрели на Хадичу.
Домой она побрела уже одна.
Жадно пила оставшийся бульон.
Чувствовала, как цепенеют навсегда ноги.
Пыталась насмотреться на внучку.
Сашка
Уже какой день урман шумел.
Банники драли на себя волосья и каялись. Артаки рассорились между собой: Илькей называл предателями пропавших Чукая и Ишая, их отец Тавнай плюнул в лицо молодому десятнику и увел часть племени в горы. Куда-то сгинул сын албасты Кулкан, делившие с ним юрты пери выли ночь напролет. Что думала про происходившее уряк, страшно было подумать.
— Соберемся, — послал братьям и сестрам весть старший из духов леса Кетмер. — Надо огородить себя, надо спасти молодую поросль.
Подруга-ласточка облетела с его словами лес в несколько часов. Искривленные уродливые деревья собрались рядом с теми, кто нес службу в заслоне живой тюрьмы. Тем было никак не уйти из дозора.
— Не боишься, Кетмер-агай? — зашумела блестящей свежей листвой Ямлиха. — Донесут — опять будем растить деревья от корешков.
— Если донесут свои, значит, и так конец духам леса… Знаете, да, что ее задумки не осуществились? Что кто-то из девочек выжил и сейчас на них охотятся Кулкан, артаки и банники? Думаю, пора показать, на ком правда стоит лес и кто здесь способен на большие дела…
— Помогать ей? Не похоже на тебя!
— Не просто так! Давайте поймаем для нее человеческий молодняк, а взамен попросим свободу для Духа борти. Старик страдает из-за нас, сами знаете. Преклонять лапы перед этой… этой…
— Тише, Кетмер-агай! Забыл, как она разрушили пол-леса? Как натравливала захматов на зверей после наших дождей? Я не верю, что она нас услышит, что от чего-то откажется, — печально ответила Ямлиха.
— Надо попробовать, — проскрипел Бернуш из дубового дупла. — Уряк дала слабину… Когда, если не сейчас?
— Спросите своих, где сейчас те девчонки! Деревья увидят!
Искореженные деревья зашумели, как во время сильного ветра. Долго, будто вправду осматривали каждый уголок леса. Наконец, Тенли зашипел из ствола старой ели:
— Видят! Видят! Сосны за рекой видят! Одну девчонку ведет молодой артак, а вторая с двумя мальчишками бежит следом!
— Агай, неужто правда пойдем? Сами, без ее приказа? — не сдавалась Ямлиха.
— Ничего дурного мы не делаем! Сослужим добрую службу! Может быть, и она в кои-то веки услышит нас.
Искореженные деревья вышли в путь. Это был древний, отработанный веками не марш даже, а танец. Деревья перемещались одновременно хаотично и последовательно, и никто, не знающий их планов, не заметил бы чего-то необычного. Просто волнующийся от ветра лес, а, между тем, его части передвигались далеко и быстро.
…Сашка, Закир и Иргиз искали Хадию и унесшего ее артака в такой густой чаще, что сперва не заметили приближающихся деревьев. Только когда они начали окружать их, по-настоящему испугались.
Деревья сходились все ближе и ближе, всматривались в них «лицами» на своей коре, обступали, как живые. Иргиз попробовала вырваться, убежать, но крепкие ветви прижали ее к остальным, остановили. Все бились и пытались развести деревья в стороны, но живой острог оказался слишком крепким.
А потом они обернулись от живого частокола и увидели еще одно лесное чудовище. Уже знакомая серо-зеленая кожа, рог во лбу, пружинящие крепкие ноги. Иргиз, как всегда, была первой, быстро направила стрелу на лесовика.
— Подождите! Это я! — успела закричать Хадия, оборачиваясь в свое человеческое обличье.
Когда деревья замерли, Закир попробовал прорубить проход. Не вышло: было мало места для размаха, а старые деревья — как из железа. Залезть тоже было нельзя: стволы гладкие, крона высоко. В отчаянии он сел на землю, усмехнулся: