Следом за духами аула следовали несколько артаков. Именно один из них выпустил копье в собрата по племени. Сашка присмотрелся: лесной человек был худощавый, немолодой и… однорукий. Он и часть спутников старика Занге пошли на артаков, которые явились сюда раньше.
А где-то там, за девочкой-призраком на медведе, стелился сизый банный дым. Густой и едкий, Сашка даже отсюда это чувствовал. Кажется, внутри него тоже двигались какие-то существа. Пришедшие духи аула бросилась в этот дым с грязными ругательствами.
Сам дух хлева пропустил всех вперед, оглядел творящееся в лесу безумство и вдруг повернулся к одному из захматов. Сперва он побежал на него неуклюже, переваливаясь с бока на бока, затем ускорился, затем прямо во время бега обернулся в крупного барана. Когда он поднял захмата на рога, Сашка отвел глаза.
Кажется, первой их увидела Камиля. Во всяком случае именно она без малейшего страха бросилась к этим страшным — и по меркам людей, и по меркам духов — существам.
Их было двое — невысокая бесовка с четырьмя яростными глазами на лице и старый бес, похожий на шурале и всех их лесных братьев. Он шел, опираясь на палку. Седина уже опалила его шерсть, но старческого спокойствия в нем не было.
Когда старый бес пошел навстречу к уряк, навстречу ему бросились захматы — громадные темные псы, щерившие свои пасти. Но добраться до лесного человека они не смогди — перед ними встал на задние лапы Дух борти, самый большой медведь, которого видел урман. Своими лапищами он начал разбрасывать псов, те бросались на него вновь и вновь. Глухой лай, клацающие клыки, кровь на шерсти псов и медведя.
А старый бес все шел и шел. Тогда навстречу ему двинулись два громадных искореженных дерева — духи леса. Никто не осмеливался пойти против таких махин, все в страхе переглядывались. Хадия и молодые шурале попробовали были уцепить деревья своими руками, но куда… Деревья волокли их за собой. Тогда свои руки выпустила мать Тулуа, они были много шире и мощней. Духи замедлились — бабушка-шурале стояла накрепко.
Уряк зависла в воздухе и глядела своим старческим лицом на седого беса.
— Посмотри, кто пришел к тебе, Амина, — объявила его четырехглазая спутница.
— Хылыу, — кажется, старик улыбался, а многие вокруг замерли. Так удивительно было слышать это родственное, ласковое слово в отношении чудовища.
— Кто это, Дурткуз? Такой же предатель, как ты? — гордо спросила Амина и что-то прошептала двум захматам у своих ног.
— Я скучал по тебе, хылыу, — говорил седой бес. — Вот бы ты прилетела ко мне на Юрюзань. Я бы показал тебе мою пасеку, познакомил с дочками, показал все окрестности. Опять бы гуляли с тобой летними ночами… Я же все помню… Как нравились тебе наши прогулки вдоль Бурэлэ, как нравились ночные существа, как нравилась наша воля… Неужели ты не скучаешь? А ведь на Юрюзани, может быть, даже красивее…
Уряк будто заговорили — она приблизилась к бесу. Тот отбросил свою палку, обнял ее и начал что-то шептать на ухо. Уряк вырывалась, но бес был спокойным — просто дедушка, баюкающий внучку. Чуть позже он начал сжимать призрак все сильнее и сильнее. Если бы бесплотный дух можно было бы задушить… Но самое главное, он шептал и шептал, губы двигались все быстрее, глаза стали пугающе красными.
Хищно глядела на них Дурткуз. Кружили вокруг и истошно лаяли захматы, их ловили и удерживали молодые шурале. Собирались в круг люди и духи. А старый призрак обнимал уряк и что-то нашептывал ей на ухо, заговоривал и заговаривал.
Когда уряк замерла в руках старого беса, он положил ее на траву. Те, кто могли, подошли и встали рядом.
— Сколько она проспит? — спросил старшина Муффазар.
— Думаю, до моей смерти. Сделаю для этого все возможное.
— Этого мало! — прошептала тетка Насима.
— Да, я не молод…
— Это нехорошо для аула, — сказал мулла. — Где она будет лежать? Кто будет ее сторожить? Кто осудит, когда она очнется?
В этот момент к лежащему призраку подошла мать Алтынай. Даже с ожогами на лице она была красивее всех женщин здесь и большинства юных девушек. Растерянно и робко заговорила:
— У меня кое-что есть… Я думала, для раненных… Для убитых… От мамы… Кажется, это живая вода. Не знаю, она так говорила. Но давайте проверим? Вдруг она обратится в человеческую плоть…
Люди зашумели:
— Ха! Мы сможем ее убить, — кажется, это была мать Гайши.
— Страшно!
— Ворожба!
— Бог весть, что выйдет!
— Мне кажется, нужно попробовать, — продолжала Алтынбика-апай. — Сражаться можно с равным… Такую мы будем ее бояться до конца своих дней, до конца дней наших… ваших детей.