— Лей, кызым, — сказала Салима-енге.
— Лей, — закивали все остальные.
Алтынбика обтерла старинный пузырек с зеленоватой водой внутри, с трудом его открыла и не глядя вылила часть жидкости на призрак. Та стекала, как по стеклу, не оставляя следов.
Сашка от отчаяния зажмурился: конец сказкам на сегодня? А когда открыл, они все увидели спящую девочку-подростка в перепачканном кровью, истертом платье. Нечесаные грязные волосы, широкие брови, курносый нос, тяжелая челюсть — и красивые губы. Мучительно тонкие ноги и руки. Тяжелое сбивчивое дыхание. Так вот какой она погибла полвека тому назад!
Кто-то из мужчин шагнул к девочке с топором. Но Алтынбика отстранила его и капнул еще пару капель на лицо девушки. Та будто сжалась и за несколько мгновений обратилась в девочку лет десяти. Ноги и руки ее были в синяках, сквозь сон она вскрикнула и прикрылась руками.
Алтынбика капнула еще. Теперь это была девочка семи лет, которая сжалась в комок, притянула колени к груди. По ее лицу из-под сжатых век текли слезы.
Тогда Алтынбика нахмурилась и вылила на девочку все до капли. Все вокруг не дышали, а ребенок то вскрикивал, то улыбался, то что-то бессвязно лепетал сквозь сон. Через нескоько бесконечный мгновений в траве лежал младенец. Сашка не разбирался в таких маленьких, но года ему не было.
Старый бес без сомнений взял ребенка на руки, начал укачивать — и что-то нашептывать. В его руках девочка проснулась и заплакала.
— Не бойтесь ее, люди, — сказал он. — Это я ее оставил много лет назад, я же заберу и воспитаю. Мои дети помогут. Она вырастет вдали от вас.
Аульские радостно загомонили. Они боялись этого младенца в окровавленной платье — и Сашка их понимал.
— Мы можем взять ее себе, — вперед вдруг вышла жена охотника Гульсина. — Мы с Якупом умеем растить достойных детей.
Но тут на ноги вскочила Алтынбика и почти вырвала девочку из рук одноглазого лесовика:
— Нет, девочку заберу я. Я это поняла, когда только увидела ее живой. Она моя, моя.
— Наша, — сказал старшина Муффазар и встал перед напуганными людьми, — и мы отвечаем перед аулом, какой она вырастет.
— Смотрю, ничего не боитесь, — нехорошо усмехнулась мать Гайши.
Когда закончился этот спор, Сашка начал оглядываться — так хотелось увидеть Хадию, Иргиз, Закира. Но сперва он заметил бездыханного медведя, погибшего за свой лес. Но сперва он увидел мать Тулуа, баюкающую свои изможденные, израненные руки-ветви. Но сперва он увидел рыдающего над убитой бисурой Занге-бабая.
Сашка сидел, оперевшись об одно из упавших корявых деревьев. Глядел на счастливые костры на опушке, на говорящих людей, и, может быть, впервые не чувствовал страшного долга на себе. Он сделал, что мог. Здесь — он сделал что мог.
Чего ему стоило зайти в дом старшины Муффазара и попросить помощи? Чего стоило зайти еще в десять изб? Перед каждыми воротами его переносило в залитой дождем хутор под Уфой… В глазах Хадии он тоже видел тревогу, иногда она закусывала губу, иногда часто моргала, иногда подолгу застывала перед дверью.
Страшнее всего было идти к старшине и его тихой жене — из-за вестей об Алтынай. Но ее родители не стали голосить и биться, гневаться и требовать отвести их на могилу дочери. Они выслушали все. Бледные, удивительно похожие, хотя старшина был крупным и грозным, а Алтынбика-апай — тонкой и хрупкой.
А еще, кажется, оба не думали, что просто умрут. Во всяком случае старшина Муффазар взял с собой топор, а его жена попросила: «Подождите!» и ключом открыла большой сундук. Внутри Сашка углядел пухлые мешочки, набитые чем-то хрустким и сыпучим (может быть, сухими травами?), стопку бумаги, исписанной изящной арабской вязью, стеклянные пузырьки с разноцветной жидкостью. Алтынбика порылась в сундуке и достала пару небольших бутылочек. Объяснила: «Мамины, вдруг кому-то понадобится».
Мулла Агзам и Рабига-абыстай тоже собрались быстро. Только Рабига-абыстай плакала и оглядывала свой дом и двор, будто прощалась с кем-то живым. Кто-то ходил так прощаться с животными: Миргали-агай, пастух Харис…
Кто-то шел за Сашкой и Хадией спокойно и без сомнений — как, например, совсем старый, потерянный отец Галии или родители Бану. Кто-то шумел и отказывался. Тетку Насиму убедила Хадия. Сказала: просто посмотрите, кто посмел убить вашу красавицу Нэркэс. Тут она закивала, тут в ней появилась решительность.
А вот родители Марьям и слышать не хотели ни про помощь, ни про жертву.
— Хватит с нас! — кричала мамаша, похожая на Марьям каждой черточкой. — Дочь похоронили, самим в саван кутаться? Ты умалишенный, малай?