— Хорошо, — согласился Сашка. — Оставайтесь… Вы одни… Пойдут все, кроме вас.
Они ушли из этого дома без надежды, но в лесу эти люди тоже были. Может быть, надумали сами. Может быть, убедили соседи — родители Гайши.
Сашка и Хадия входили в дома, полные стойкости и собранности. Отчаяния и безнадежности. Гнева и ярости. Равнодушия и разочарования. В каждом даже воздух был разный. Выйдя из последнего, они были уже без сил, а нужно было еще бежать в лес. Наливное, полное огня солнце стояло низко.
В дом Камили они чуть не забыли войти, ведь Салима-енге была в лесу, с шурале и семьей Иргиз. Только проходя мимо, Хадия почти вскрикнула:
— Камиля!
— Давай не будем ее звать? Пусть останется в ауле! Пусть кто-то останется!
— Нет-нет-нет, она захочет знать… Обязательно…
И они вошли и в эти ворота.
Пухленькая Камиля без сомнения сказала, что придет. Дышалось в ее избе легко, но, провожая их, девочка чуть не упала с крыльца.
— Наше воинство, — горько усмехнулся тогда Сашка.
А сейчас больше всего людей, духов и нечисти собралось как раз вокруг Камили и четырехглазой бесовки.
— Мы дружим много лет, — рассказывала Камиля. — Как-то Дурткузочка помогла нам с Касимом выбраться из леса. Мы потом встречались, рассказывали друг другу сказки. Она про урман, мы про аул. А потом, потом, когда Касим…
— Касима загнали артаки, — как-то беспощадно и сухо сказала Дурткуз. — Те же, что и одну из ваших девочек. Дочь муллы.
— Дурткуз пришла мне рассказать, — собралась и продолжила Камиля. — А я ей рассказала про все, что творится в ауле. Про ауллак-аш, про пропавшую Алтынай…
— Тут я и смекнула, что уряк уже никогда не остановится… Зальет аул и урман кровью. По мне так у нее было право на месть, и я даже помогала ей. У нас в лесу закон: кровь за кровь… Но время прошло, долг был оплачен давно, с лихвой, а она продолжала… И все страшнее, все искуснее. Провела полвека в натравливании духов безумия, захматов, артаков… Уф, еще всякое было, лес знает, домашние духи — тоже. Я не понимала, как самой с ней бороться, но помнила, кто важен этой девчонке. Надо было найти его… Дух борти подсказал пути-дороженьки, конечно, но ведь совсем другой край… Еле успела…
— Еще я время забрал, — склонил голову старый бес, усыпивший уряк. — Не хотел возвращаться в лес. Никогда, ни для чего.
— Но я настырная! Правильно было отправиться именно мне! Замучила, засыпала словами и угрозами, привела, — довольно поблескивала глазами Дурткуз.
— Ну и прекрасную Юрюзань повидала!
— Пфф, нет реки красивее Бурэлэ.
— Что теперь ждет урман?
— Уж вы с матерью Тулуа решите, Ярымтык. Я устала. Хочу гулять и пить медовуху все лето, а то угоню коня и влюблюсь в человеческого парня, — Дурткуз подмигнула половиной своих глаз Мурату. Тот поежился и чуть придвинулся к Иргиз, а она возмущенно пересела подальше.
Сашка помнил, что Иргиз этой ночью помогала людям из аула. Кого-то опалило огнем золотого снопа, кто-то пострадал при падении, кто-то — от лесной нечисти. Она собирали их вместе, отводила к ручью промыть раны и напиться, успокаивала. Кажется, с ней была и Камиля. Но когда здесь появился Мурат? Увидел взорвавшееся солнце над аулом и прибежал? И участвовал ли он в битве — или кровоподтеки на лице у него еще от Сашки и Иргиз?
Хадия и другие молодые шурале тоже слушали Камилю и Дурткуз. Удивительное дело, в своем новом обличье — с вытянутыми руками, крепкими, чуть согнутыми ногами и с рогом надо лбом — она казалась даже красивее. А уж эти зеленющие глаза на странном, темном, скуластом лице!
Но больше всего Сашка удивился, когда он увидел Закира. Тот стоял в отдаленьи, свет от костров почти не освещал его, но Сашка бы поклялся — Закир рыдал. Он знал, что значат эти вздрагивающие плечи и эти руки у лица. Он как никто. Сашка отвел глаза.
В голове все это не укладывалось, конечно. Закир так стойко держался все эти дни: отбил Иргиз у банников, первый вышел против чудища у пещеры, убил артака этой ночью, а вон же…
А потом были часы прощания: аул и урман забирали своих мертвых, поддерживали своих раненых, возвращались домой. Когда уходили лесные существа, Сашка услышал кусочек разговора матери Тулуа и Ярымтыка. «Как думаешь, какой будет ее жизнь?» — спросила бабушка-шурале. «Может быть, в этот раз она научится танцевать», — проскрипел старый бес. Молодые шурале на прощание протянули руки Хадие и Иргиз, улыбались темными губами. Обнялись Дурткуз и Камиля.