— Эй, старик Занге! — позвал тихонько. — Ты где? Будем есть?
Но овечий тулупчик не показывался на глаза, хозяин хлева и правда куда-то пропал. Надо будет спросить у дядьки Миргали, пора ли волноваться и искать чертяку.
Сказал бы кто Сашке с год тому, что он привыкнет к еде башкирцев, а сейчас было ничего, даже вкусно. Тот же курут — соль и свежесть, острота и сила. Разломил к нему пресную лепешку, осмотрел подвядшие листья борщевика… И тут пчелиным наигрышам пришел конец. Воздух, полный солнца и травяной пыли, дрогнул от крика. Истошного, задыхающегося, дурного.
Сашка вспрянул, выбежал из хлева. Перед ним плыл все тот же двор дядьки Миргали: летняя кухня, баня, клеть, загон… арба, еще не распряженная лошадь. Так хозяева вернулись!
Сашка несмело заглянул внутрь дома и увидел странную картину: полог был одернут, дядька Миргали и тетка Насима стояли на коленях перед урындыком. Девчонки-раззявы, понятно, еще спали, лежали рядочком, но зачем было так становиться и глядеть на них?
В голове Сашки сложилось, что кричала, стало быть, тетка Насима. Он подошел ближе. Посмотрел на замершую спину Миргали-агая, на раскачивающуюся, будто в молитве, спину его жены.
Другое диво: у урындыка была выставлена снедь, которую девочки принесли на ауллак-аш. Золотились подтаявшие кругляши масла, бледно-голубым казалось молоко в кадке, высыпалось зерно из деревянных чаш. Но ведь накануне сварили целый котел каши — с чего оставаться таким богатствам?
Наконец, Сашка решился поднять глаза на спящих девочек. Но смущаться было нечего — все они были в тех же платьях, что и вчера. Синяя и красная пестрядь, домашняя холстина с вышивкой, алый ситец. Много алого ситца, любимая ткань у них. Косы тоже были не расплетены, в них змейками поблескивала тесьма с монетами. Никто не снял нагрудники из монет, ожерелья из кораллов.
Всего отличия от вчерашнего дня — зола на щеках некоторых девочек. Но и тут можно было догадаться: кто-то решил пошалить и вымазал спящих товарок.
Ну бледноваты были, ну заспались… Но почему тут оказались не все? Где его золотая луна? Где добрейшая Салима-енге? Сашка обернулся, и вдруг его сшибло с ног. Он полетел на пол и понял, что толкнула тетка Насима. Кто же знал, что в этой неповоротливой, разъевшейся бабе живет такая сила.
— Ах ты ж, приблудыш, — кричала она. — Что с девочками? Что здесь было вчера? Что вы натворили?!
— Сашка, что с ними? — он урындыка повернулся Миргали-агай, лицо которого потемнело, будто его тоже измазали золой.
Сашка во все глаза смотрел на них и ничего не мог сказать. Язык отяжалел, сердце ухнуло куда-то внутрь, подняться на ноги не было мочи.
— Босяк! Зимогор! Убийца! — летело над аулом.
— Хватайте его! — кричала тетка Насима. — Убил, убил наших деточек!
На дворе к тому часу толпился весь аул. Мужчины в одной стороне, женщины в другой.
— Нужно послать в волость! — шумели мужчины.
— И Алла, что же делается? — причитали женщины.
— Страшное дело!
— За какие грехи?..
Молчал мулла, повторял и повторял «Бисмилляхи рахмани рахим» муэдзин.
Ошалевший Сашка выполз из дому и замер в притоптанной пыли у крыльца. Глядел во все глаза, особенно пристально — на выживших девочек.
Отец Алтынай — высоченный мужчина с темной бородой — свою дочку, конечно, не привел на двор, а других допытывал рьяно. Мотала головой бледная зареванная Хадия, твердила «Да ушли мы, старшина-зуратай» растерянная Шаура, что-то подробно рассказывала, сыпала словами решительная Зайнаб.
А тетка Насима наревевелась, выдохнула и опять набросилась на Сашку.
— Куда смотрит Аллах! — кричала она. — Почему гибнут наши любимые дети, а этот пропащий, никому не нужный живет да здравствует? Он, он — приспешник злых сил!
Дядька Миргали с тоской взглянул на Сашку, но не нашел сил заступиться на него.
Тут на мальчика обратил внимание старшина, навис горой:
— Собирайся, малай. Посидишь у меня в летней кухне, пока суд да дело.
— Погоди, Муффазар, — подошел встревоженный мулла. — Давай сейчас его послушаем. Саша столько живет с нами — как можно ему не верить?
— Не будем спорить, хазрат. Все помнят, кто привез мальчишку в аул.
Тут как тут были Мурат и Касим — раскосые крепкие парни из тех, что выходят драться на кушаках в дни праздников. Мурат и вовсе на одно лицо с Рахимом и Рахманом из Сашкиных кошмаров. Хочешь не хочешь пойдешь.
Сашка только и успел оглянуться на любимый двор Миргалия-агая: баня, клеть, загон, сосны до неба… Вздрогнул — на него внимательно смотрела эта странная Хадия. Ее глаза казались еще зеленей на опухшем, раскрасневшемся от слез лице.