«Я годами искал настоящего лидера — освободителя, но напрасно. И теперь, когда я почти потерял надежду, внезапно встретился с ним. Этот человек, этот лидер — не кто иной, как всем нам известный Такин Аун Сан».
Что бы ни говорили об Аун Сане враги его и друзья, которые в словоохотливости своей иногда становились хуже врагов, никто никогда не смог поставить под сомнение исключительную честность и искренность Аун Сана. Эта черта его, проявившаяся с детства, не изменявшая во время всей его короткой жизни, привлекала к нему друзей, смущала и пугала врагов. Нет ни единого человека, который мог бы похвастаться, что подкупил Аун Сана, соблазнил его обещаниями легкой, богатой жизни, заставил его хоть на минуту свернуть с пути, который тот выбрал для себя, — пути к освобождению Бирмы.
Аун Сан — тот редкий пример человека, находящегося во власти единой благородной идеи, идеи, которой он посвятил свою жизнь и во имя которой пожертвовал жизнью.
В штабе партии Аун Сану отгородили небольшую комнату, вернее келью, и он немедленно загромоздил ее книгами и рукописями, которые он читал по нескольку сразу, а потому они были везде — на кровати, на полу, на стульях. В штабе всегда было полно посетителей. Приезжали делегаты из деревень, заходили просто любопытные, тут же проходили летучие совещания, планировались демонстрации и забастовки. Голодать ни Аун Сану, ни другим членам ЦК уже не приходилось — каждый гость привозил с собой что-нибудь поесть. Кто курицу, кто мешочек рису, кто рыбного паштета — нгапи. И каждый хотел встретиться с самим Такин Аун Саном. Еще бы, все знали, что партией руководит бакалавр искусств, который мог бы стать и магистром, если бы захотел. Образованный, ученый человек, знает больше многих монахов и даже не уступит англичанину, самому образованному англичанину.
Но генеральный секретарь разочаровывал посетителей. Сколько раз случалось, наседали на него крестьяне, думая, что перед ними мальчик на посылках, и требовали: проведи нас к Такин Аун Сану. А тот уже знал, что разочарует гостей, и отвечал, что генерального секретаря нету, уехал на совещание. Одна дама из женской организации прочитала ему длинную нотацию о том, что нельзя служащему штаба такинов быть таким невежливым, невоспитанным мальчиком. Он должен встать и найти Аун Сана, раз уж его сюда допустили. Зашедший в комнату такин, надрываясь от смеха, объяснил ей, что этот невежливый мальчик, который не хочет поднять носа от газеты, и есть генсек. Пока пораженная дама оправдывалась, Аун Сан потихоньку выскользнул из комнаты и был таков. Женщин он побаивался.
Как-то получилось, что несколько дней никто не приносил еды, не было гостей из деревень. Жалованья такины не получали, так что когда подъели последние крохи, наиболее предприимчивый и практичный Тан Тун повел голодных членов ЦК в ресторанчик, где обе официантки питали к нему нежные чувства. Но через несколько минут Аун Сан прибежал обратно в штаб. «Что случилось?» — спросил Хла Пе, который надеялся поужинать у родственников, а потому не присоединился к друзьям. Оказывается, когда такины управились с супом, Тан Тун объявил девушкам, что платить им нечем, а потому, раз уж они начали кормить такинов, то пусть несут побольше риса и овощей, потом расплатятся за все сразу. Аун Сан не стал дожидаться, принесут ли девушки рис, обиделся на друзей и ушел из ресторана.
— Мы боремся за справедливость, а тут же сами ведем себя нечестно, — объяснил он Такин Хла Пе.
Скоро вернулись веселые, сытые такины. И принесли в банановых листьях еще теплый рассыпчатый рис.
— Это для тебя. Девушки просили передать, — сказал Тан Тун. — Они не могут допустить, чтобы из-за ложной скромности умер с голоду будущий вождь свободной Бирмы. Ешь.
Аун Сан улыбнулся и взял сверток.
И все-таки это было хорошее время. Аун Сан был окружен верными друзьями, все были молоды, ни на минуту не сомневались в победе, готовы были неделями ездить от деревни к деревне, от рисорушки к рисорушке и беседовать с рабочими и крестьянами, убеждать организовываться в союзы, начинать борьбу. Старые «адвокаты» были не страшны. Они уже достаточно разоблачили себя и так тесно связали свою судьбу с англичанами, что с каждым днем все больше их сторонников переходило в лагерь такинов.
По стране уже насчитывались сотни отделений «Добама».
Аун Сан лично знал многих студентов и усиленно привлекал их к работе в отделениях партии, среди рабочих и крестьян. И когда началась всеобщая забастовка нефтяников Чаука и Енанджауна, среди ее лидеров, среди организаторов первых профсоюзов были и студенческие лидеры. Забастовка началась еще в первой половине тридцать восьмого года, и в ней приняли участие десять тысяч рабочих. Забастовка затянулась. Хозяева нефтепромыслов ни за что не хотели идти на уступки, не хотели удовлетворить требований рабочих о сокращении рабочего дня, а он официально продолжался двенадцать часов, об улучшении условий труда, о создании профсоюзов. Осенью 1938 года нефтяники решили начать голодный поход на Рангун. И когда на полпути их лидеров арестовали, на место их встали приехавшие из Рангуна такины.