Кандидаты направлялись в Японию разными путями. Часть морем, на японских и китайских кораблях под видом матросов, часть сушей через Таиланд.
Аун Сан возвращался в Японию на корабле по подложным документам. С ним в одной каюте ехали три такина. Уже третий раз Аун Сан становился матросом. Но на этот раз путешествие ему даже понравилось. Он был среди своих.
Аун Сан был хозяином, остальные такины — гостями. Он вспоминал любимые с детства кушания и готовил на всех. Кое-чему научился и в Японии. Ели когда-нибудь суп из водорослей? Сегодня попробуем.
Такины много говорили о проблемах, волновавших их, строили планы будущего устройства Бирмы. Это будет республика трудящихся, где не будет помещиков и капиталистов, где у каждого крестьянина будет своя земля и каждый рабочий будет сыт, а дети его обязательно будут ходить в школу. Тут они и придумали название для будущей Бирмы: Пьидота — страна изобилия.
Тун Шейн, один из такинов, хорошо пел. И Аун Сан с удовольствием слушал его. И даже сам начал подпевать. Когда он захотел сделать это и на следующий вечер, остальные взбунтовались и заявили, что слышать не могут скрипения, которое выдает за песню их генсек. Аун Сан обиделся. Но ненадолго. С тех пор не пел.
По мере того как корабль приближался к Японии, Аун Сан становился серьезнее и задумчивее. Настроение его передалось и остальным такинам.
— Веселиться больше не придется, — сказал он в последний вечер — Будет трудно. Но, как уже договаривались, чтобы никто не хныкал, не жаловался. Приказываю полностью подчиниться указаниям японских инструкторов. Нам есть чему у них учиться, и мы должны не упустить ни единой детали. И помните: все, что придется вынести, вынесем не ради себя, не ради кого бы то ни было, а ради Бирмы. Надеюсь, это всем понятно.
Всем все было понятно.
Неделю йебо провели в Токио. Йебо — по-бирмански «товарищ», «товарищ по оружию». Прошло уже больше двадцати лет с того дня, как тридцать бирманцев собрались в Японии, но и сейчас называют их йебо. Если тогда их объединяла борьба за независимость Бирмы, то теперь в независимой Бирме каждый пошел своим путем. Одни участвуют в политике, занимают государственные посты, другие отошли от политики и торгуют или молятся. Всякое бывает. В сорок первом году такинам было по двадцать, от силы по двадцать пять и вождю их не исполнилось двадцати шести.
Через неделю хозяин токийского дома, в котором остановились такины, вежливый и сладкий Ямашита, крупный торговец и бывший разведчик, накормил бирманцев вкусным ужином, последним «гражданским ужином». И такины перешли в ведение капитана Кавашимы. Капитан не собирался кормить их изысканной пищей и даже не предлагал им пойти к девочкам. Капитан командовал лагерем на Тайване, в его подчинении было десять японских лейтенантов и десять сержантов. Так что в первые дни в лагере, пока не съехались все йебо, на каждого из них приходилось по два-три инструктора.
Японский генштаб перешел уже к детальной разработке планов войны в Азии, и генералы не собирались растрачивать деньги зря. Бирманцы должны были стать хорошо подготовленными офицерами и, главное, верными офицерами.
Хорошими офицерами они стали. Верными — нет.
Капитан Кавашима построил бирманцев перед бамбуковым бараком. Было семь утра, прохладно и влажно. Капитан говорил по-английски. Его трудно было понять, и ему приходилось повторять некоторые фразы дважды. Но переводчиком он пользоваться не хотел. Капитан готовился к боям с американцами и не упускал случая потренироваться в английском.
— С сегодняшнего дня вы солдаты его величества императора. Подчинение полное. За нарушение дисциплины будем взыскивать по всей строгости уставов японской армии.
Такины вставали на рассвете и занимались до темноты, с перерывом только на обед. Инструкторы сменялись, устав, но бирманцам сменяться было никак невозможно. Если в первые дни в Японии их встречали вежливо, ласково, как дорогих гостей, то теперь они почувствовали себя в шкуре японского солдата. Шкура побаливала от царапин и ссадин — сколько высот одолели такины за эти месяцы! — и от зуботычин сержантов. Правда, с зуботычинами удалось покончить. Но для этого Аун Сан должен был пожаловаться в Токио самому полковнику Судзуки.
Отношения с японцами портились изо дня в день. Бирманцы не привыкли к грубости, презрению, которое прорывалось у офицеров, к жестокости, пронизывающей всю жизнь в лагере.
Но уже весной случилось так, что даже самые упорные из японских инструкторов признали в Аун Сане настоящего военного, достойного соперника. А это далось ему нелегко.