- Сама справлюсь! Избавлюсь от ублюдка! – настаивала Джофа.
Донка остановила бричку:
- Вылазь! – строго сказала она,- мужа лишила, весь табор извела, сколь людей погубила! И внука лишить хочешь?! Золота тебе мало всё было!.. Все беды из-за ненасытности твоей!
Женщина, остановила кобылицу, молодая цыганка с трудом слезла с телеги.
- На! Жри! – мать бросила к ногам дочери звенящий, холщёвый мешочек, - живи с этим если сможешь, тебя мне уже не спасти, прокляты мы людьми, внука хоть спасти хотела…
- Но!- тронула кобылу Донка. И тут же в поле раздался душераздирающей крик дочери. Цыганка остановилась.
Джофранка стояла на коленях, обхватив голову руками:
- За что мне всё это?! За что?! Неужели, Господи, ты одарил меня красотой, чтобы я так мало пожила на этом свете?! Разве ж не хотела я любить и быть любимой, просто время не пришло. Прости меня мама, прости, нет уж более той Джофранки, самовлюблённой и гордой, она умерла в тот день, когда лишили её чести. Я знаю моё время сочтено, но раз ты так хочешь, я выношу тебе внука, только вымоли ему счастливую судьбу, не такую, как у нашего рода.
- И ты меня прости дочка, разве такой доли хотела для тебя? Всё в руках Господа! Видно кто-то сильно нагрешил в роду нашем, пусть Господь всем отпустит их грехи…
Донка помогла дочке сесть в телегу и она тронулись дальше.
Наступили неспокойные времена, ходили слухи о свержение царя. В стране воцарился хаос.
Тяжёлые наступили времена для всех. Цыганки передвигались от деревни к деревни, наступали холода, надо было где-то прибиться, но в деревнях никто не хотел их приютить. Наконец они встретили своих, и не знали радоваться или бежать. Табор стоял прямо в поле недалеко от поселения. Донка придерживалась истории, рассказанной казакам. Они придумали себе новые имена. Цыганки встретились с бароном:
- Долгих и сытых лет дрогоценнейший! – Донка протянула мужчине несколько золотых монет,- прими уважаемый! На чёрный день копили…
- Так говоришь муж твой помер, а зять выгнал вас с дочкой?
- Вай, вай. Так и есть выгнал! Дай Господи ума ему!
- Такую-то красотку, да выгнал? – барон пристально смотрел на молодую цыганку, - так ещё и беременную… за что выгнал?
- Уходили, сами не знали о том. Я всему обучена, а вот она не гадать, не воровать не может. Хворая она…
- Ладно, оставайтесь, там видно будет, пойдёте в крайней шатёр к старой Ларе, она то вас выведет на чистую воду.
Так женщины остались в таборе, как-то быстро нашли общий язык со старой цыганкой.
- Галя всё спросить хочу, что твоя дочка молчаливая такая?- спросила Лара Донку.
- Так хвороя она, всё больше молчит.
- Душа у неё хворая, тело можно вылечить, а душу нет! Вижу не договариваете что-то, люди много вопросов задают, подозревают вас во лжи, только доказательств нет. Потому аккуратней будьте.
Тяжело перезимовали. Среди народа нарастало волнение: началась гражданская война, когда брат на брата, сын на отца – страшное время. В деревнях то и дело менялась власть, переходя то к белым, то к красным. Табор оставался в не политики. Деревни голодали. Цыгане забивали коней, надо было как-то выживать, кормить коней было нечем, а людям нечего есть. Конину меняли на картофель и другие продукты.
Сошли снега, начала пробиваться травка, даря надежду на спасение лошадиного стада. Приближалось время родов Джофранки, тем волнительнее становилось на душе у неё и Донки.
Шёл апрель, ночи стали теплее, все вздохнули, конец холодам.
Донка с дочкой лежали обнявшись, согревая друг друга. Пришла взволнованная, старая цыганка - Лара:
- Уходить вам надо! Сегодня же! Слышала, человек должен скоро прибыть из табора, где барина убили, говорят, виновница сбежала, народу много пострадало, мужчин никого почитай не осталось. Жандармы никого не жалели, ни женщин, ни детей. Шандор, бароном там был – красивый, справедливый…, так вот его дочка с женой сбежали. Аль не слыхали?
Женщины молчали…
- Спасай дочку и себя спасай! Как стемнеет, запрягайте кобылу и трогайтесь. Бог вам в помощь!
Скажу, в какую сторону двигаться, там места глухие, за неделю доберётесь. Там, никто не достанет вас.
- Спасибо! Добрая Лара! – поблагодарила Донка старую цыганку и потянулась за холщёвым мешочком.
- Мне это уже не надо, а вам ещё пригодится, - остановила её руку женщина.
- Пусть простят нас люди, если смогут…
- Сейчас столько горя людского повсюду, столько убиенных… И не добрая я вовсе, потому тут на отшибе одна, грехов на мне много. Может добрым словом кто помянет.
- Все мы грешники… - отозвалась молодка.