— Аминь, — сказал рыжий.
— Аминь, — сказали все.
— Хороший пример, — сказал самый красивый, с золотистой бородой и золотыми завитками пейсов.
— Если это хороший пример, — усмехнулся юнец с едва пробившимся пушком на лице, — то, позвольте, я вам расскажу еще лучший. О царе и плохом наследнике трона.
— Не надо. — Рыжий провел ладонью по усам и реденькой бородке. — Настал час ночного Провозглашения. Слушай, Израиль! Господь, Бог наш, Господь един есть.
— Слушай, Израиль, — шептали хасиды.
Лицом Бум стал похож на своего отца, переплетчика Крамера, и одновременно на мать. Такие же борозды пролегли от носа к уголкам рта. Такие же морщинки собрались между бровей. И все лицо будто запорошено серой пылью, грязные дорожки от слез, веки набрякли, нос распух, губы беспомощно полуоткрыты. Бедный мальчик.
Сапожник Гершон положил ладонь ему на руку.
Бум поднял глаза.
Гершон задрожал от радости. Он увидел два огонька смертных свечей в зрачках Бума. Как хорошо, что рука, будто магнит, может вытянуть из человека немного боли!
— Бум, я тебе кое-что расскажу. Хорошо?
Бум кивнул.
— Про Наполеона, хочешь?
Бум ничего не ответил.
— Про то, как Наполеон сказал солдатам: на вас смотрят сорок веков. Хочешь? Наполеон мне очень нравится.
— Что там происходит? — спросил Бум.
— Молятся. Ночное Провозглашение.
— Где моя мать?
— Не знаю.
— Где мой отец?
— Сидит в зале.
— Долго еще они будут там сидеть?
— Не знаю. Почему ты спрашиваешь?
— Который час?
— У меня нет часов.
— Долго еще будет темно?
— Почему ты спрашиваешь?
— Поможешь мне?
— Да. Что ты хочешь?
— Забрать ее.
— Бум!
— Я должен ее отсюда забрать.
— Куда?
— На кладбище.
— Сейчас?
— Да. Пока темно.
— Но так нельзя.
— Помоги мне.
— Нельзя так, Бум! Пойми! Должны прийти ее обмыть. Одеть! Увезти на катафалке. Будут ходить с кружками и кричать: «Подаяние спасает от смерти!» Это, конечно, смешно, но так полагается.
— Не хочу!
— Какие же без этого похороны!
— Не хочу никаких похорон.
— Опомнись, Бум! А чего ты хочешь?
— Я сам ее отнесу.
— Так нельзя!
— Помоги мне только вынести ее во двор.
— Подождем, утром решим.
— Не утром, а сейчас! Никто не узнает.
— В аустерии полно народу. Тебя увидят. Не дадут…
— Вынесем через окно.
— Нет! Нет! Я — нет!
Гершон подошел к окну.
— Пожалуйста, помоги мне. Помоги мне. Помоги.
— Нет. Это невозможно. Посмотри, как светло.
Двор был залит лунным светом.
Дышло повозки пекаря торчало вверх. Лошадь мотала головой в торбе с овсом.
Сапожник Гершон толкнул створки окна. В комнату ворвался ветер.
— Посмотри, Бум, светло как днем. Такой светлой ночи еще не было. Кто-то идет.
Это был ксендз-законоучитель.
— Что там у них? — спросил ксендз.
— Добрый вечер, — сказал сапожник Гершон. — Отец, верно, ищет старого Тага. Если отец хочет, я могу пойти его позвать. Позвать?
— Да, — сказал ксендз.
Сапожник Гершон поспешно вышел из спальной комнаты.
— Крамер? Это ты?
— Да, — не сразу отозвался Бум.