— Что вы хотите знать?
— В курсе ли вы дел вашего мужа? Я имею в виду банковских дел…
По изумленному выражению лица Шилин он понял, что совершил вторую ошибку.
— Вам не угрожали?
— Угрожали? Но почему?
— Просто так, миссис… Я хотел только спросить. Могу ли я попросить вас связаться со мной, если вы заметите что-то подозрительное? А сейчас не волнуйтесь, я отдал приказ обыскать весь город… Буду держать вас в курсе событий…
Он попрощался и собрался уходить, когда она окликнула его:
— Лейтенант!
— Слушаю вас, миссис.
— Мой муж — хороший человек, очень хороший! Почему напали на его банк? Почему ему хотят сделать плохо?
— С глубоким сожалением сообщаю вам, что Комиссьоне потребовала объяснений, — сказал Габелотти.
Выражение его лица было натянутым и холодным. Несколько секунд дон Этторе молчал, давая возможность ощутить нависшую над ними угрозу. Ни на кого не глядя, он продолжил:
— Ни одна «семья» Синдиката не должна подвергаться риску в результате ошибки, допущенной некоторыми членами другой «семьи».
Сжав зубы, Итало Вольпоне задвигался в кресле, с трудом сдерживая себя. Моше заставил его поклясться не реагировать ни на какие провокации и сохранять хладнокровие. К сожалению, он знал границы своего терпения, и не в его характере было долго выслушивать завуалированные намеки Габелотти. За весь путь от Цюриха до Нью-Йорка они не обменялись ни словом, храня враждебное молчание.
Едва Итало пересек порог своего дома, он заключил Анджелу в объятия и понес ее в спальню. Не обращая внимания на присутствие в гостиной Юдельмана, Фолько и Беллинцоны, он закрылся на ключ…
Спустя час Моше постучал в дверь спальни.
— Малыш, это очень важно…
— Пошел к черту!
— Анджела, попроси его выйти. Речь идет о его безопасности.
— Итало… — прошептала она ему в ухо.
Он даже не стал раздевать ее… Он отпустил ее только тогда, когда в третий раз зарычал от удовольствия. Прерывисто дыша, она лежала на полу, широко разбросив руки и ноги… Смертельно усталая и счастливая…
Снова раздался стук в дверь.
— Итало! — позвал Моше.
— Ты дашь мне принять душ?
— Поторопись, Итало, поторопись!..
Он просунул руку под ее тело, поднял и понес в ванную. Открыв на полную мощность краны, стоя под теплыми струями, он еще раз вошел в нее.
— Нас ждет дон Этторе, Итало!
— Если хочет меня видеть, пусть понервничает.
Моше позвонил Анджело Барбе и попросил подыскать для проведения встречи нейтральное место. Они быстро сошлись на том, что встретятся в ночном клубе на Седьмой авеню.
Оба дона прибыли одновременно. Габелотти сопровождали Кармино Кримелло, Анджела Барба и два телохранителя.
Фолько Мори и Пьетро Беллинцона остались на улице.
Габелотти, Вольпоне, Кримелло и Юдельман сели за стол у края танцевальной площадки. На душе у Моше было очень неспокойно. С того времени как они спешно убрались из Цюриха, от Пиццу, Амальфи, Брутторе и Дотто не поступило еще никаких новостей. Взятие окружной полицией молочного завода породило ужасные слухи, которые докатились и до Нью-Йорка. Все, что нарушало установленный порядок, было неприемлемо для Комиссьоне. Синдикат привык решать свои внутренние проблемы без излишнего шума, не вызывая ненужных волн недовольства общественного мнения. То, что произошло в Цюрихе, было равнозначно объявлению войны государству в государстве.
— Комиссьоне, — продолжал Габелотти, — дала мне понять, что не одобряет личных инициатив, которые ставят под удар остальные «семьи».
Заметив, что Итало открыл рот, собираясь ответить, Моше торопливо сказал:
— Что вы ответили Комиссьоне, дон Этторе?
Габелотти посмотрел на него тяжелым взглядом.
— Правду, Моше правду… Я сказал, что вынужден был отправиться в Италию, чтобы выправить ошибки, допущенные не по моей вине.
— Не мог бы ты сказать, кем они были допущены? — безразлично-холодным тоном произнес Вольпоне.
Пропустив мимо ушей слова Итало, Габелотти продолжал смотреть на Юдельмана.
— Комиссьоне упрекнула меня в мягкости, Моше. И я вынужден был признать себя виновным.
— В чем, Этторе? — вежливо спросил Моше, сердце которого стучало все быстрее и быстрее.
— В том, что позволил действовать безответственному человеку, — мягко сказал Габелотти.
Вольпоне вскочил на ноги.
— Стронцо! Безответственный — это ты!
Габелотти сделал вид, что только теперь заметил присутствие Итало.
— Есть слова, которые не следует произносить, если хочешь жить долго…
Кипя от ярости, Итало процедил сквозь зубы:
— Старый тот, кто умирает первым. Постарайся это помнить.
Все! Больше ничего нельзя было сделать! Дело зашло слишком далеко.
— Господа! Господа! — начал Юдельман. — Умоляю вас! Забудьте личные разногласия! Мы должны решить главный вопрос: как вернуть два миллиарда долларов?
Этторе Габелотти встал. Его мертвенно-бледное лицо исказилось от гнева. Он ткнул пальцем в сторону Вольпоне.
— Ты — ничто! Ты делал глупость за глупостью! Ты узурпировал власть дона Дженцо. Не лезь больше в это дело! Когда я все улажу, твои наследники получат свою долю! Ты понял?
Вольпоне встал, подавшись вперед всем телом.
— Ты осмеливаешься мне угрожать! И это после того, что ты сделал с моим братом?
— Ничего плохого твоему брату я не сделал, — рявкнул Габелотти, ударив кулаком по столу. — Тварь, ты приказал убить О’Бройна!
— Нет! — закричал Вольпоне. — Не приказал убить, а собственными руками прикончил этого вонючего вора!
— Будь он жив, — побагровел Габелотти, — у нас уже был бы номер счета. Ты заплатишь за это!
— Господа! Господа! — взывал Юдельман. — Если вы останетесь вместе… еще не все потеряно… Клоппе по-прежнему в наших руках!
Неожиданно Юдельман замолчал. Лицо его вытянулось, исказилось, и он пробормотал, словно пораженный молнией:
— Черт возьми!
Никто никогда не слышал, чтобы он ругался. Его тон насторожил присутствующих, и все взгляды устремились на него.
— Я знаю, у кого есть номер счета, — не своим голосом проговорил он.
В Нью-Йорке стояла мерзкая погода. Капитан Кирпатрик надел непромокаемый плащ и разочарованным тоном произнес:
— Ну вот!..
Огромный зал аэропорта Кеннеди был забит народом.
Пятнадцать минут назад они приземлились. Они возвратились с пустыми руками, оскорбленные вшивым швейцарским полицейским, нежелание которого сотрудничать поразило их.
— Как подумаю, что они все были у них в руках… — сказал Кирпатрик с тоской в глазах.
Дэмфи стало жаль его.
— Я еще раз перепроверю все счета казино Западного побережья. В конце концов мы прихватим эту банду.
— Вы действительно в это верите, Скотт?
— Вспомните Аль Капоне! Ему тоже казалось, что он — неприкасаемый!
— Я хочу их схватить, понимаете? Я знаю, что этим я не возвращу жизни ни Кавано, ни Махоуни, но мне будет легче дышать. Скотт, хотите знать, что я думаю о Швейцарии?
— Говорите, старина…
Подбежал запыхавшийся Финнеган.
— Капитан, я поймал такси.
— Вас подвезти? — спросил Кирпатрик у Дэмфи.
— Нет, спасибо. За мной должна приехать жена.
— Быстрее, капитан, — торопил Финнеган. — Такси мало, а желающих — море… Могут увести наше!
— Иду, иду… Скотт, чем вы заняты завтра?
— Еще не знаю… В любом случае я вам позвоню.
Они попрощались, пожав друг другу руки…
Аксель Грин допил оставшееся в стакане виски и поморщился. Растаявший лед придал спиртному отвратительный привкус чая. Он привел в порядок разбросанные по столу бумаги и посмотрел на часы. Рабочий день подходил к концу. Он ослабил узел галстука, надел легкий пиджак и бросил взгляд в окно.
На Бей-стрит, как всегда, было столпотворение от нескончаемого потока фланирующих, глазеющих на витрины магазинов туристов. Два года назад Грин съездил в Лондон по домашним делам. К исходу третьего дня он возненавидел город, мелкий холодный дождь и постоянно серое небо. Несмотря на то что он был англичанином в десятом поколении, Англию он больше не любил. Семнадцать лет назад он приехал в Нассау на стажировку в Багамский кредитный банк и остался здесь навсегда.