— Нет… — неуверенно произнес он. — Или да, конечно. Но я не знаю…
Продавец посмотрел вопросительно. Собрав все свои силы, но не глядя ему в глаза, Сабато прибавил:
— Не знаю… вот эта недурна… но я бы хотел чуть-чуть поменьше… вроде большой записной книжки…
— Ara, значит, вам требуется не тетрадь, а записная книжка, — довольно сурово заметил продавец.
— Вот-вот, — малодушно и лживо ответил Сабато. — Записная книжка.
И в тот миг, когда продавец уже повернулся, прибавил со стыдливой неопределенностью:
— Но такая записная книжка, чтобы она была скорее вроде тетради.
Продавец, не разворачиваясь, уже устремившись к стенду с записными книжками, повернул голову и глянул на него совсем сурово. Сабато поспешил уточнить — да, да, он хочет «скорее» тетрадь.
Парень подошел к стенду, сквозь стекло которого можно было с обескураживающей четкостью разглядеть, что ничего из выставленного там ни в малейшей мере не отвечало требованиям Сабато. Но было уже поздно.
Продавец принялся доставать и показывать записные книжки, совершенно неподходящие, то ли потому, что уже забыл сказанное ему только что — мол, речь идет «скорее» о тетради, — то ли по врожденному кретинизму или из-за раздражения, вызванного колебаниями клиента. Сабато всякий раз делал отрицательный жест, правда, робко отрицательный. И как назло, вместо того, чтобы подбирать блокноты по возрастающей, продавец показывал их по убывающей. Разумеется, этот процесс можно было бы остановить энергичным отказом, но ведь как было бы неловко! В конце концов была предложена крохотная записная книжечка, пригодная лишь на то, чтобы писать в ней краткие дорогостоящие телеграммы, или для малышки, гуляющей по улице с мамой, везя игрушечную колясочку с пластмассовым пупсом. Книжечка, в которой малышка могла бы спонарошку записывать дела своего микроскопического хозяйства.
Сабато согласился, что книжечка очень мила, и даже лицемерно сделал вид, будто пробует, исправно ли действуют колечки, гибка ли обложка, хороша ли бумага.
— Обложка кожаная? — спросил он, надеясь, что столь точное указание покажет, что он вовсе не намерен отказаться от покупки этой миниатюры.
— Нет, сеньор, из пластика, — сухо ответил продавец.
— Ах, вот как, — отозвался Сабато, снова пробуя прочность колечек.
Производя эту мнимую проверку, он чувствовал, что весь покрывается потом. Когда дело зашло уже так далеко, как объяснить, что эта игрушка полная противоположность того, что он ищет? С каким лицом, какими словами? В какое-то мгновение он уже почти готов был ее купить, чтобы затем хранить в упомянутом музее бесполезных вещей, но почувствовал, что если он так поступит, то будет полным ничтожеством. И тут он решил окончательно победить свою слабость.
— Очень милая, действительно очень милая, — произнес он едва слышно, — но мне нужна большая записная книжка. По сути «почти» тетрадь.
Продавец окинул его суровым взглядом.
— Значит, вам, — сухо сказал он, — оказывается, нужна тетрадь?
Заранее чуя, что дело пойдет еще хуже, чем с записными книжечками (те, по крайней мере, были приятны на вид), Сабато неопределенно кивнул. Продавец же с решительностью, показавшейся ему чрезмерной, направился к полке, где выстроились в ряд чудовища этой породы. С явным умыслом он выбрал самую большую тетрадь, нечто гигантское и отталкивающее, один из тех артефактов, которыми пользуются в министерствах для писания огромных бюрократических бумаг, и сказал, не то спрашивая, не то приказывая:
— Предполагаю, нечто вроде этого?
Секунду они смотрели друг на друга, но секунда эта показалась Сабато вечностью. То был почти школьный пример различия между временем астрономическим и временем экзистенциальным. Гротескная моментальная сценка: суровый продавец, поднимающий уродливую тетрадь для мамонтов перед устыженным и робеющим клиентом.
— Да, — пролепетал Сабато полушепотом, вконец обескураженный.