— Уродливость? Какая тут связь с его заявлением?
— Уродливый мальчик, жаба. Ты читала «Слова»[32]?
— Читала. Ну и что?
— Он приходил в ужас, когда на него смотрели.
— И что же?
— Что могут видеть в тебе? Тело. Ад — это чужие взгляды. От взглядов мы каменеем, мы покоряемся. Разве не это темы его философии, его литературы?
— Как ты легковесно судишь. И к этим четырем словам ты хочешь свести все учение Сартра?
— Если память мне не изменяет, ты только что требовала, чтобы я это сделал. Панта реи.
— Ладно уж, теперь ты хочешь сделать основой целой философии психологический комплекс. А если тебя уличат большевики?
— Стыдливость — это не тривиальное чувство, особенно стыдливость ребенка. Она может достичь потрясающего экзистенциального уровня. Я стыжусь, значит, существую. Отсюда исходит все.
— Так уж и все! По-моему, ты чересчур размахнулся.
— Почему? Главная тема в произведениях творческой личности исходит из навязчивой идеи его детства. Подумай о литературных опусах Сартра. Хоть кто-нибудь там выведен голым?
— Думаешь, у меня нет другого дела, как вспоминать персонажей Сартра, как они одеваются или раздеваются. Я уже сто лет как его не читаю.
— Я это говорю, потому что ты меня довела. Одному хочется смотреть на людей сверху вниз — так он себя чувствует всемогущим. Девушке нравится наблюдать за подругой, когда та ее не видит. Какой-то чудак наслаждается, воображая себя невидимкой, и одна из его радостей — подглядывать в замочную скважину. Еще кто-то представляет себе ад в виде взгляда, пронзающего его насквозь. В одном произведении ад — это взгляд женщины, взгляд, который приходится терпеть целую вечность.
— Ладно, хватит. Мы уже Бог знает куда забрели. Но философия…
— Мне кажется, ты читаешь книги поверхностно. Или ты не читала «Бытие и ничто»[33].
— Конечно, читала, но это же девятнадцатый век.
— Потому-то я и говорю.
— Что говоришь?
— Что ты все читаешь поверхностно. Иначе ты постоянно вспоминала бы о невидимом мире, о полете души над землей. Там целые страницы о теле, о взгляде, о стыдливости.
В это время вошел Кике и сказал:
— Маруха, ты с каждым днем все хорошеешь, et tout et tout[34]. — Потом, обращаясь к С.: — Добрый день, мэтр.
Тут С. понял, что засиделся, и ушел.
Едва он вышел, Беба с возмущением набросилась на Кике:
— Я предупреждала тебя, чтобы ты его не задирал, хотя бы в моем присутствии!
— Не могу себя сдержать, любовь моя. С тех пор как он заставил меня работать в его романе, надо хоть немного разрядиться. Зануда. Трижды педант, пустой болтун. Когда-нибудь, когда будет время, расскажу тебе парочку историй, пальчики оближешь. И все эти сплетни, уверяю тебя, точно документированы.
— Не понимаю, почему тебе вместо этих гадостей не рассказать какие-нибудь свои остроты.
— Ты думаешь, в его присутствии?
— Ясное дело.
— Как бы не так! Чтобы потом мои фразочки появились в его романе? В этом романе, над которым он работает уже сто двадцать лет?
Кике помрачнелЗапретить Кике злословить было, по мнению Бебы, все равно, что запретить Галилею произнести его знаменитую фразу. Но приход Сильвины с подругами из колледжа мгновенно его оживил, особенно, когда они сказали, что видели молодого Молину в кожаной куртке на мотоцикле.
— Прекрасно! Эка невидаль — священник в сутане! Нет, священники в шортах, монахини в бикини. Долой мессу на латыни, раз есть такой замечательный всем понятный язык, как у мексиканца с телевидения. Уверяю вас, католичество станет таким же популярным, как футбол для неимущих слоев. Еще бы! Священники вместо цитат из святого Фомы сыплют эффектными фразами Маркса и Энгельса. Après tout[35], христианство всегда стремилось быть популярным. Если не верите, девочки, подумайте о крещении водой, самом дешевом. Если только не взбредет в голову креститься в Сахаре. Вспомните о тех недоумках, что изобрели крещение бычьей кровью. Какой культ удалось бы распространить при таком расточительстве, — всякий раз, чтобы окрестить младенца, надо забивать быка. Это религия для римских суперолигархов. А здесь — для bèbès[36] семейства Анчорена[37] или, по крайней мере, для разбогатевших итальяшек вроде Бевилаквы.
— Что там случилось с Бевилаквой? — спросила Маруха, поднимая голову от кроссворда. — Он что, купил быка?
— Но для простого бедняка, что найдешь дешевле, чем Святая Апостолическая Римская Церковь? Дешево, как в супермаркете.
— Ладно, расскажи-ка нам про Лосуару.
Кике раскинул свои длиннющие как крылья ветряка руки и воздел их вверх, заодно подняв глаза, как бы призывая богов.