Бруно почувствовал, что в пучину души его друга попала какая-то таинственная субстанция, и там, внизу, растворяясь, источает миазмы, отравляющие его сознание. То были ощущения весьма неясные, однако и для него, и для С. они всегда являлись предвестьями решающих событий. И порождали беспокойство, безотчетную нервозность, подобную той, какую испытывают животные, чуя наступление затмения. Ибо казалось невероятным, что она может смотреть вот так, с опущенными веками и с этими густыми длинными ресницами, наверняка, еще больше застившими ей свет, которого и так было немного. Коварно и молча она посылала свои излучения на С., и он, вероятно, скорее кожей, чем умом, ощущал ее присутствие посредством мириад бесконечно малых рецепторов на кончиках нервов — вроде системы радаров, что на границе обнаруживают приближение врага. Ее сигналы, доходившие через сложные сплетения до самого нутра, не только возбуждали его (Бруно это слишком хорошо знал), но тревожно настораживали. Бруно смотрел на него, словно бы съежившегося в темной каморке, пока С. вдруг не поднялся, так и не поздоровавшись, лишь бросил вместо прощания:
— Поговорим в другой раз о том, что я сказал по телефону.
Выходяиз кафе, С. прошел мимо женщины в тот момент, когда она, закрыв книгу, отложила ее в сторону (не для того ли, чтобы он прочитал название?). Это был толстый том в твердом переплете с блестящей пестрой суперобложкой, украшенной репродукцией картины, напоминавшей манеру Леонор Фини[311], — на призрачном озере нагая женщина с длинными серебристыми волосами на фоне багряного заката, окруженная серебристыми хищными птицами с рыбьими безумными глазами. Название его испугало: «Глаза и сексуальная жизнь». Оказавшись на улице, он принялся размышлять. С тех пор как он увидел входящего в это кафе доктора Шнайдера, а затем Косту, опасность неотступно караулила и посещала его. И теперь, при встрече с Бруно, опять возникает новый знаменательный факт.
Шнайдер, думал С., видя, как он выходит из «Радио Насьональ», поспешно зашел в кафе, но все же не так быстро, чтобы С. не мог его узнать. Однако, зная Шнайдера, можно было также предположить, что все это подстроено: Шнайдер шел за ним и потом ждал на углу, чтобы войти в бар с деланной поспешностью, а на самом деле рассчитав время, необходимое для того, чтобы С. его узнал. Тот факт, что вслед затем появился Нене Коста, усугублял значение этого эпизода — стало быть, они оба знали, что он будет выходить из «Радио Насьональ». Но как могли они знать?
Затем, — продолжал он свои размышления, — Шнайдер рассчитал, что он отправится на виллу Косты, а потом снова пойдет в «Клещи». И тогда Шнайдер посылает туда эту женщину в виде приманки и ждет следующего его шага, который он только что сделал.
Конечно, все это было рядом предположений, возможно, соответствовавших действительности, но также ряду совпадений. Возможно, что Шнайдер вовсе не шел за ним следом, а оказался на этом углу по неизвестной причине и действительно хотел избежать встречи с ним.
И все же в эту ночь он не мог уснуть. Странная вещь — на ум ему приходило преступление Кальсена Паса. Только с другими деталями. Под руководством и надзором Шнайдера, но уже не грубого, а зловеще сурового. Кальсен превратился в Косту, жалкая девица из пригорода — в женщину в «Клещах», сестру и любовницу Косты. Между тем Патрисио, ухмыляясь, наблюдал, как Коста вонзал шило сперва в глаза связанного паренька, а затем в сердце, поворачивая шило с привычным злорадством.
На следующий день, в тот же час