Но это не было самым удивительным, и он, возможно, потом приписал бы свои ощущения обычной склонности видеть в пятнах преследующие его образы. Неправдоподобным было то, что именно в эту минуту в кафе вошел Р., словно следил за ним и ждал мгновения, когда он закончит разгадывать иерограмму[323]. А ведь он не видел Р. с 1938 года!
Р. сел за столик поблизости, заказал также можжевеловой, выпил, расплатился и ушел, не выказав ни малейшего намерения заговорить с ним.
С. был ошеломлен. Конечно, Р. следил за ним. Но тогда почему он не подошел, чтобы его помучить, как во времена работы в лаборатории Кюри? Он подумал, что этот человек располагает бесчисленным множеством приемов мучительства и что его безмолвное и знаменательное явление есть один из способов предупреждения. Но в данном случае — предупреждения о чем?
С неодолимой медлительностью С. размышлял о жуткой этой пещере, пока не понял — или догадался, что понял, — что он должен возвратиться в подземелье на улице Аркос.
Когда он вновь увидел старый дом, окруженный современными домами-башнями, у него возникло ощущение, будто он видит мумию посреди витрины с хромированными поделками.
Вывешенное на ограде объявление оповещало о распродаже с торгов по постановлению суда. Глядя на грязные, покрытые коростой развалины дома и хорошо зная Р., он подумал, что тот снова встал на его пути не только для того, чтобы побудить его бросить последний взгляд на какой-нибудь семейный альбом, который будет сожжен безразличными людьми, нет, он чувствовал, что здесь дело идет о чем-то бесконечно более важном. И более страшном.
Он взглянул на входную дверь. Она была закрыта на цепь с висячим замком, такими же заржавевшими, как древняя ограда. Совершенно понятно, что за все эти годы тяжб и наследований никто ее не открывал. Для чего было открывать? Скорее всего, дон Амансио вряд ли когда-либо хотел посмотреть на дом даже с улицы.
С. подошел к воротам. Их прежние красивые, чугунного литья створы были, вероятно, украдены либо грабителями, либо антикварами — и тех и других в Буэнос-Айресе хоть пруд пруди. И теперь вместо ворот были грубые жестяные листы. Почерневшие, покореженные, с надписью «Да здравствует Перон», эти листы были кое-как скреплены толстой проволокой, пропущенной через два наспех проткнутых отверстия.
Он отыскал на улице Хураменто скобяную лавку, купил кусачки и фонарь и, дожидаясь наступления темноты, отправился побродить. Следуя по Хураменто, дошел до улицы Куба и вышел на площадь Бельграно — сел там на скамью, завороженный силуэтом церкви, все глубже проникавшим в тайные области его духа по мере того, как сгущались сумерки. Он уже перестал что-либо видеть или слышать, хотя вокруг, как обычно в эти часы в этой части города, шумела толпа. То были какие-то зловещие сумерки, когда правят таинственные и коварные божества, носятся взад-вперед нетопыри, начинающие свое ночное существование, эти ночные птицы, чье пенье это писк крылатых крыс, посланниц адских божеств, склизких герольдов ужаса и кошмара, приспешниц властителей пещер, государей над крысами и ласками.
Он сладострастно предавался своим видениям, ему чудилось, будто он присутствует при выходе величайшего монарха тьмы, окруженного свитой из василисков, тараканов, хорьков, жаб, ящериц и ласок.
Но вот он пробудился, до него стали доходить повседневный шум, неоновые огни и гул автомобилей. Он подумал, что уже достаточно темно и за деревьями на улице Аркос никто не заметит его действий. Однако он вел себя с сугубой осторожностью, выжидал, пока не удалится последний прохожий, внимательно следил за входами в большие жилые дома, но только он собрался идти разрезать проволоку, как вдруг ему показалось, что от одного из соседних домов поспешно — как если бы до сих пор он прятался — отделилась фигура человека, слишком хорошо ему известного.
Страх парализовал его.
Если промелькнувшая тень действительно была доктором Шнайдером, то какая связь существует между доктором и Р.? У него уже не раз возникала мысль, что Р. старается принудить его войти в мир тьмы, заняться его исследованием, как когда-то поступил Видаль Ольмос, а Шнайдер пытается этому помешать и, если бы и допустил его туда, то лишь затем, чтобы он подвергся долго подготавливаемой каре.
Потом он сразу успокоился, подумав, что чересчур возбужден и что эта фигура вовсе не обязательно доктор Шнайдер, — к тому же доктору было бы вовсе невыгодно показываться ему, если задача его заключалась в том, чтобы следить за С. из темноты, как бывало во многих других случаях.