Но тут появляется студент Ричард Фергюсон из Вашингтонского университета, исследующий его творчество.
Едва заканчивается этот эпизод, как приходится взяться за просмотр полного собрания сочинений для издательства «Лосада» и хотя бы из вежливости взглянуть на криптограмму, присланную господином Ахмедом Муссой, — арабским переводом «Туннеля». Между тем надо сочинить или подписать заявления о:
положении евреев в России
пытках
политических заключенных
аргентинском телевидении
перонизме
антиперонизме
событиях в Париже, Праге, Каракасе, на Цейлоне
палестинской проблеме.
И в это же время начинается труднейшая переписка по поводу перевода на иврит, в течение которой предлагается, принимается и в конце концов, после трудных альтернатив, отвергается предложенный издательством переводчик.
Тут появляется профессор из Монреальского университета Мак-Джилл, читающий курс латиноамериканской литературы и желающий записать беседу с ним.
А тем временем опять накопилась новая кипа корреспонденции, и предстоит отвергнуть в неоскорбительной форме приглашения
из университета в Сантьяго-де-Чили
на встречу писателей в Каракасе
Еврейского общества в Росарио[108]
Кооперативной комиссии Индустриальной школы номер З в Кордове[109]
Комитета по сохранению Иерусалима
Римского клуба
Католического университета в Сальте[110]
Журнала Народной библиотеки имени Альмафуэрте[111]
Ассоциации выпускников института Линкольна (провинция Буэнос-Айрес)
Института преподавателей Мариано Морено в Белль-Вилль[112]
Литературного института в университете Куйо[113]
Общества писателей в Рио-Куарто[114]
Фестиваля в Колумбии.
В некоторых ответах он ссылается на то, что якобы страдает от (уже закончившегося) приступа подагры, который, однако, будучи упомянут, тут же возобновляется. Приступ длится дней пятнадцать — двадцать, и он пользуется этим, чтобы в который раз перечитать «Дон Кихота», обещая себе, что, как только боль стихнет, засядет писать.
Этот план приходится отложить из-за события, обрушившегося на него как гром среди ясного неба: некто хочет с ним поговорить о деле, но только, пожалуйста, не по телефону, а лично. Это условие подчеркивается. О деле? Незнакомец увиливает и так и этак, но в конце концов вынужден намекнуть на повод для встречи — нечто связанное с тем, что он писал о Слепых. Черт возьми, он очень сожалеет, но по многим причинам не может ни с кем встречаться ради того, чтобы обсуждать эту тему, а главное, потому что не отвечает за то, что говорит или делает кто-то из его героев. Незнакомец как будто соглашается с его аргументом, но через несколько дней опять настаивает на своей просьбе, ведя обстоятельные переговоры с секретаршей. Потом еще раза два пытается поговорить с C., который упорно не берет трубку. Однако из-за этих звонков он снова отложил работу над романом.
Все сводится к тому, что он часами сидит в своем кабинете, глядя в угол.
Несомненно, его преследует злой рок,но думать об этом не хотелось, и он поудобнее устроился в кресле, давая себе клятву, что, будь что будет, он не вмешается. Из глаз Бебы извергались лазерные лучи.
— Не хватало еще, — кричала она, — чтобы ты отрицал ясновидение!
На что доктор Аррамбиде, поправляя галстук и вытягивая манжеты голубой сорочки, с неизменно удивленным выражением лица ответил, что ему нужны факты, а не общие слова. Факты, друзья мои. Вдобавок все зависит от того, что понимать под ясновидением, — рентгенограф, обнаруживающий, например, опухоль с помощью рентгеновских лучей, видит то, чего другие не видят. Глазки Бебы засверкали едкой иронией:
— Ты из числа тех, у кого наступает оргазм при одном виде фотографии братьев Райт. И ты еще рассказываешь мне старье про рентгеновские лучи!
— Я просто привел пример. Возможно, некоторые субъекты испускают лучи, которые нам еще неизвестны.
Ну да, это характерно. Угрожающе наступая на него со стаканом виски, она потребовала, чтобы он уточнил, верит ли в Салема или нет. Аррамбиде поправил узел галстука, вытянул манжеты и ответил: