— Ты насчет того турка? Не знаю… Но если ты утверждаешь…
Это не повод для дешевых шуточек! Не она утверждает, а весь Буэнос-Айрес это знает. Но у него же ментальность лектора из института Хосе Инхеньероса, и он верит только в большие и малые берцовые кости да в пясти, а все прочее — вздор. Вдобавок у него привычка отрицать все то, чего он лично (это слово она выкрикнула почти у самого носа доктора) не видел. Так что если он хочет быть последовательным, то должен отрицать существование Мату-Гросу, поскольку никогда там не бывал. Да или нет?
Доктор Аррамбиде немного попятился, он не мог говорить, когда стакан Бебы почти касался его носа.
— Не понимаю, почему ты представляешь меня современником братьев Райт. Молодым всегда кажется, что человек пятидесяти лет это глубокий старец и обязан помнить приезд инфанты Изабеллы.
И, словно эта мысль, согласно особой логике Бебы, подтверждала ее предположения, она сделала вывод:
— Значит, ты не веришь в ясновидение.
Аррамбиде обратился к С., который упорно смотрел в пол.
— Будьте свидетелем, — попросил он. — Скажите этой вакханке, отрицал ли я когда-нибудь возможность ясновидения.
С., не поднимая глаз, сказал, что нет, не отрицал.
— Вот видишь! Я в это не верил и не верю. Если какой-нибудь господин докажет мне фактами, что он способен видеть то, что находится в соседней комнате, как я могу с этим не согласиться? Я ученый и привык соглашаться с тем, что мне доказали.
— Ясно, ясно! Именно это я и говорю — тебе надо все увидеть своими глазами. Если видели другие, для доктора Аррамбиде лично это не доказательство, и он подвергает это сомнению. Между тем очень многие удостоверили существование ясновидения. Слышишь, что я сказала, — удостоверили!
— Надо было бы проверить этих пресловутых свидетелей с научной строгостью. Почти все они — мистификаторы или бедолаги, склонные верить тому, что им рассказывают.
— Конечно, Рише[115] был мистификатором или одним из этих глупцов. Так ведь? Только что ты говорил о рентгеновских лучах. Полагаю, ты теперь не станешь меня уверять, что Крукс[116] был одним из глупцов.
— Крукс? Почему?
— Как это — почему? Разве ты не знаешь, что он исследовал эти явления?
— В каком возрасте?
— Что значит — в каком возрасте? Откуда мне знать!
— Это очень важно. Паскаль стал мистиком в двадцать пять лет. И ты же не будешь соглашаться со всякой чушью, которую он изрек в тридцать пять, лишь потому, что в двенадцать он изобрел геометрию. Если старикашка Рокфеллер посоветует мне вложить деньги в дело, связанное с летающими тарелками, я не последую его совету несмотря на то, что в тридцать лет он по части приумножения долларов был ох каким хватом.
— Перестань кружить вокруг да около, скажи прямо, слышал ли ты, что говорят о Салеме? Да или нет?
— Невозможно жить в Буэнос-Айресе и не слышать разговоров об этом типе.
— Значит, ты должен был услышать вполне конкретные вещи.
— Ничего определенного.
— Ну, а история с Эчеверри тебе тоже кажется неопределенной?
— История с Эчеверри?
— Да, гибель Эчеверри.
— Как? Разве Эчеверри умер?
— Брось, не притворяйся, будто живешь на луне.
— Ладно, не спорю. Что же предсказал этот господин?
— Я ведь сказала — гибель Эчеверри. При этом было много народу. Не знаю точно, как было дело, но…
— Ну вот, началось. Никогда не известно точно, что произошло.
— Фу ты, дай договорить! Эчеверри сделал какое-то ироническое замечание по адресу Салема. Не знаю, слышал Салем или нет…
— Если он ясновидящий, ему незачем слышать.
— В общем, турок побледнел и сказал кому-то стоявшему рядом…
— Кому-то, кому-то… Вечно одно и то же, вечно все та же неточность. А потом еще говорят о фактах. Или произносят общие слова или рассказывают сомнительные истории, которые почему-то все стараются выдать за истину, — этакая странная склонность спешить на помощь, когда пытаются оправдать этих субъектов. Он тебе говорит о сером платяном шкафе. Потом оказывается, что шкаф-то не платяной, а стенной, а дальше, что там не стенной шкаф, а что-то похожее на него. И еще дальше — если хорошо подумать, это вовсе стол с ящиками, и не серый, а красного дерева. И так далее. Но все в восторге, ведь он угадал, и глядят враждебно на беднягу неверующего, на того, кого проверяет этот супермен. Все стремятся оправдать ясновидца. И в конце концов оказывается, что там и не платяной шкаф, и не стол с ящиками, и не серый, и не красного дерева, а какая-нибудь гравюра или китайская ваза…