— Откуда же берутся игрушки?
В голосе Начо звучало отчаяние.
— Игрушки?
— Да, Карлучо. Игрушки.
— Я же говорю, все это сказки. Ты разве не знаешь, что игрушки появляются только в башмаках у богатеньких? Когда был я во-от таким мальчонкой, цари в наши места никогда не заглядывали, только в дома богачей. Теперь ты понял? Это же ясней ясного — Царями Волхвами бывают отцы.
Начо нахмурился и стал выводить пальцем узоры на непокрытой плитами полосе тротуара. Потом взял камушек и, как бы невзначай, швырнул его в дерево. Карлучо, потягивая мате, озабоченно наблюдал за ним.
— Ладно, пора тебе знать, как обстоит дело, — сказал он наконец. — Все одна видимость. Покойный Дзанета, мир праху его, говорил — мир это тайна. И точно, он был прав.
Подошел покупатель, купил сигареты. После долгого молчания Карлучо торжественно изрек:
— Сволочная жизнь! Вот, кабы у нас был анархизм.
Начо взглянул на него с удивлением.
— Анархизм?
— Да, Начо. Анархизм.
— А что это такое?
Карлучо уселся на низенький стул и улыбнулся, задумчиво и мечтательно прикрыв глаза. Наверняка он думал о чем-то далеком, но приятном.
— Был бы здесь Луви, — сказал он.
— Луви?
— Да, Луви.
— А кто это — Луви?
В ответственные моменты, когда Карлучо собирался изложить какую-нибудь мысль, глубоко запавшую ему в душу, он менял заварку мате, двигаясь неторопливо и готовясь к своей речи долгим молчанием, — подобно тому, как, водружая статуи на площадях, оставляют вокруг открытое пространство, чтобы подчеркнуть их красоту.
— Кто был Луви? — повторил он с тем же мечтательным выражением глаз.
И, снова усевшись на низенький стул, принадлежавший когда-то его отцу, объяснил:
— Я тебе уже говорил, что в восемнадцатом году, как раз когда закончилась война, батрачил я в эстансии «Дон Хасинто», хозяйка там была донья Мария Унсуэ Дальвиар. Батрачил вместе с Кустодио Мединой. Тогда-то и появился Луви. Ты небось слышал про линьеру[127], а?
— Линьеру?
— Они, знаешь, приезжали из-за моря с сумкой за плечами, шли пешком вдоль железной дороги. Придут в эстансию, а там для них всегда найдется еда и койка — вот так оно было.
— Значит, они были батраками, вроде тебя и Медины?
Карлучо отрицательно помахал пальцем.
— Э нет, батраками они не были. Линьера — это линьера, а не батраки. Мы, батраки, нанимались на работу по нужде.
— По нужде?
— Ну да, глупыш. Работали, чтобы деньгу заработать. Понял?
— А линьеры не работали?
— Работать они работали, да не ради денег. Никто их не заставлял.
Начо не понимал. Карлучо посмотрел на него и, наморщив лоб от напряжения ума, попытался объяснить получше.
— Линьеры, понимаешь, были свободны, как птицы. Придут в эстансию, сделают кой-какую работенку, коль захотят, а потом знай уходят как пришли. Как сейчас вижу — собрал Луви свои вещички, уложил в сумку, надумал уходить. Дон Бусто, управляющий, говорит ему — может, останешься тут, дружище Луви, работа есть, коли хочешь. Но Луви сказал — нет, дон Бусто, благодарю вас, только мне надо двигаться дальше.
— Надо двигаться дальше? Куда?
— Как это — куда? Разве не сказал я тебе, что линьеры были как птицы? Куда летят птицы? Ты это знаешь?
— Нет.
— Так слушай, что я тебе говорю, глупыш.
Он задумался, тоскуя по былому.
— Так и кажется, что вижу его, — сказал он. — Высокий, худой, борода рыжеватая, а глаза светло-голубые. На плече сумка. Мы все смотрели, как он уходит, — сперва меж домами, потом по дороге. А куда — кто знает!
Карлучо смотрел в глубину аллеи, будто видел, как Луви уходит все дальше в бесконечность.
— И больше ты его никогда не видел?
— Никогда. Может, он уже умер.
— Странное имя Луви, правда?
— Да, имя иностранное. Был он не то немец, не то итальянец, точно не знаю, только не такой итальянец, как мой отец. Вот так-то. Пришел, сделал какую-то работу по механической части, мотор какой-то починил, что-то в молотилке поправил. Все умел. А вечером в бараке для пеонов объяснял про анархизм.
— Анархизм?
— Да, читал книжку, что была у него, и объяснял.
— А что такое анархизм, Карлучо?
— Я же тебе говорил — человек я темный. Чего ты от меня хочешь? Чтобы я объяснял, как Луви?
— Ну, хоть что-нибудь расскажи. Это была сказка, вроде той, что ты мне рассказывал про Карла Великого?
— Да нет, дурачок. Совсем другое.
Он потянул мате и глубоко сосредоточился.
— Сейчас я тебе задам вопрос, Начо. Слушай хорошенько.
— Слушаю.
— Кто сотворил землю, деревья, реки, тучи, солнце?