Мир светится изнутри. Каждый предмет обретает сияющую ауру, сам воздух мерцает тысячами алмазных пылинок, и свет проникает повсюду, пожирая все тени. Холодный безжалостный белый свет, от которого не спрятаться, не убежать, не затаиться.
Что-то странное происходит со временем. Окружающая обстановка то застывает фотокарточкой, то как-то очень резко, рывком изменяется. Как будто заело кинопроектор, думает Лимек. Вот замер один кадр, обугливаясь в лучах мощной лампы, а вот дернуло пленку, да так резко, что чуть не порвало... Мир плавится и трещит по швам.
Лимек и Петерсен в детской комнате-камере. Как в прошлый раз, с Альбиной, вспоминает Лимек. Мы слишком тесно связаны, чтобы нас разбросало, каждого в личный ад.
Рывок.
Другая комната. Высокие потолки. Клубки проводов на полу. Бухты кабелей. Кресло. С фиксаторами для рук и ног. Лимек уже видел такое. В Железном Доме. В этом фиксаторы — толстые блестящие браслеты — обклеены изнутри ярко-белым поролоном, чтобы надежнее удерживать тонкие детские конечности.
Удерживать Абеля.
Рывок.
Абель в кресле. Распят. На голове — тяжелый даже на вид шлем конической формы. От шлема идут провода. Идут к пульту.
Рывок.
Пульт. Широкая приборная доска. Тысячи циферблатов, экранчиков, шкал. Стрелки подрагивают, пляшут визирные нити. Чуть ниже — сотня рукояток. Черных, эбонитовых. Рычажки реостатов. Тумблеры. Верньеры.
В центре — заполненная водой линза осциллографа, разъем для перфокарт, частокол электронных ламп. Из-за Шторма лампы светятся, как обычные.
За пультом — обзорный экран. Толстое оргстекло. Дальше, за экраном — сумрачная зала, заполненная бесконечными рядами гигантских конденсаторов, трансформаторов, батарей. Свисают с потолка толстые силовые кабели. Между фарфоровыми предохранителями проскакивают молнии.
Рывок.
Петерсен и Коверкотовый сцепились в звериной схватке. Катаются по полу. Петерсен впился пальцами в проволочный бандаж, сворачивает его набок. Слышно, как трещит челюсть Коверкотового. Дикий вопль. Противники отпускают друг друга и откатываются в разные стороны. У Коверкотового изуродовано лицо, челюсть свернута набок, обломки проволоки пробили щеку и глаз. Бежит кровь. Коверкотовый медленно встает на четвереньки.
Петерсен остается лежать, сжимая торчащую из груди наборную рукоятку финского ножа.
Коверкотовый выпрямляется. Обезображенное лицо залито кровью, единственный глаз горит угольком. В руке у него еще один нож.
Интересно, сколько у него ножей? — очень отстраненно думает Лимек, поднимая револьвер. Револьвер весит целую тонну.
Выстрел.
На плечо Лимеку опускается маленькая холодная ладошка.
— Ты все сделал правильно, — говорит Камилла.
— Я знаю, — отвечает Лимек.
— А теперь унеси его отсюда, — Камилла показывает на Абеля.
— Я увижу тебя еще? — спрашивает Лимек.
— Не знаю. Торопись, у тебя мало времени.
— Достаточно, — говорит Лимек, расстегивая зажимы кресла и подхватывая почти невесомое тельце на руки. — Мы успеем.
— Прощай, — говорит Камилла.
Рывок.
...........
...........
...........
Они успели.
Эпилог
В холодильнике нашлись три яйца и подсохший ломтик бекона. Лимек зажег конфорку, поставил сковороду на огонь и закурил. По кухне поплыли клубы ароматного сизого дыма. Лимек открыл форточку, впустив струю морозного свежего воздуха, вынул из буфета две тарелки, две вилки и две чашки. Бросил бекон на сковородку (тот сразу зашкворчал, и от запаха у Лимека потекли слюнки), разбил туда же яйца. Зажег вторую конфорку и поставил кофейник. Машинально включил радио.
— ... пять баллов по шкале Тангейзера. Наибольшее количество жертв в Маймоне и Люциуме. В результате перегрузки на электростанции на полтора часа были обесточены Вааль-Зее, Левиафания, Ашмедай и Бельфегор. Причины подземного взрыва в Бельфегоре, из-за которого произошло обрушение башни Сарториуса, уточняются...
Лимек вырубил радио и загасил сигарету.
— Папа умер? — спросил Абель.
Лимек резко обернулся. Мальчик стоял в дверях кухни, кутаясь в стеганое одеяло. Темные волосы Абеля взлохмачены со сна, глаза — глазища! — смотрели пристально и не мигая.
— Да.
— А ты кто? — спросил ребенок.
— Я — Лимек.
— А я — Абель, — сказал мальчик и, шаркая слишком большими тапочками, подошел к сыщику и протянул руку.
— Я знаю, — сказал Лимек, со всей серьезностью пожимая детскую ладошку.