На морде сфинкса появилось обиженное выражение.
— Это не по правилам, — сказал он. — Ты даже о пощаде не просишь!
— А надо?
— Так все порядочные жертвы делают!
— И ты всех отпускаешь?
— Нет, тогда я им загадываю загадки. И вот если отгадают, только никто никогда не отгадывает, — погрустнел сфинкс.
— Может, ты просто жульничаешь? — предположил Юрхек.
— Кто жульничает? Я жульничаю?! — разобиделся зверь. — Вот слушай: что у меня под левой задней лапой?
— А мне почем знать? — возмутился человек, — и вообще, не собираюсь я с тобой ни во что играть!
— Поздно, загадка загадана! Жду ответа.
И тут же заплясал на месте, тряся той самой лапой. Закончив отплясывать, сфинкс уставился в землю и, гребанув когтями, завопил:
— Я тебе покусаюсь, тварь мелкая!
Снизу раздался возмущенный писк. Похоже, бедолагу только что послали далеко и надежно. На мышином языке.
— Ты чего хохочешь? — спросил сфинкс, опасливо косясь на мышиную нору.
— Что, нельзя? А ты — жулик пернатый. Это не загадка.
— Как это — не загадка?
— Загадка предполагает единственно правильный ответ, а тут вариантов… Это все равно, что я спрошу у тебя, скажем… что в шляпе у мистификатора? Ты не сможешь ответить, потому что не знаешь, что он вытащит из нее в следующий момент. Так и здесь: может, трава, может, земля. Камень, жук какой-нибудь… И вообще, если ты сейчас передвинешь лапу, там будет что-нибудь другое. Так что я в твои игры не играю. Лучше скажи, кто тебя послал?
— А ты отгадай! — тут же сориентировался он.
— Еще чего! У меня знаешь, сколько врагов!
— Значит, признаешь поражение! — обрадовался сфинкс, приподнимаясь на задних лапах. Крылья раскрылись, блеснули в оскале острые клыки…
— Окаменей! — выкрикнул Юрхек, выпуская в зверя разряд из камня.
Взвизгнуло, полыхнула молния… В следующий момент у дорожки выросла мраморная статуя «Сфинкс в прыжке». Хорош! Если б не обиженное выражение морды.
— Сам виноват, — сказал Юрхек. — Нечего к магам цепляться.
Зверь не ответил.
— Назначаю тебя стражем западной границы! — объявил маг и направился к дворцу.
9. Черный Регги
Артур
Простившись с Сахарой, я вышел в Паутину. Чувствовал себя бодрым и полным сил, как будто снова восемнадцать: как говорится, хоть в бой, хоть на танцы. Правда, для танцев рановато — сначала нужно разобраться с текущими проблемами, а потом уже можно и потанцевать. А в бой… в бой придется, тут не отвертишься. Но для начала хотелось бы вернуть меч.
Гелисворт — Лезвие Чести, легендарный клинок самого Оэла. Много веков в недрах Скалы Героев он ждал достойного чести стать его хозяином. По какой-то непонятной причине из множества претендентов, приходивших попытать счастья, он выбрал именно меня. Уж и не знаю, чем он при этом руководствовался. С тех пор Гелисворт стал для меня не просто оружием. Но продолжением руки, частью души и где-то даже совестью. Потому что Лезвие Чести обязывало, не позволяя совершать откровенно некрасивые поступки.
Сейчас, когда Регги или его дружок — я, кстати, все еще не был до конца уверен, что-то был именно Алекс — отняли у меня меч, я чувствовал себя чуть ли не голым, неполноценным. Но моя власть над Гелисвортом куда сильней, чем у подлого воришки, и при помощи магии я мог бы просто призвать свой клинок.
Но это было бы совсем не интересно. Я должен отомстить! Так что, настроившись на Гелисворт, я просто перенесся к нему, на всякий случай выйдя из Паутины на небольшом расстоянии от своей цели: в конце концов, что мешало вражине и здесь поставить ловушку?
Выйдя среди почти отцветших деревьев ухоженного сада, я остановился на месте и увидел белые стены виднеющегося сквозь колышущуюся на ветру листву строения.
Не может быть! Впрочем, сколько бы я ни повторял эту лишенную смысла фразу, реальность не менялась: я находился в Дж’агар’талле и смотрел на дом Луиса Корфа. С места, где я материализовался, было отлично видно террасу, на которой еще совсем недавно мы с Луи и Ангреем держали военный совет.
Что ж это такое получается? Неужели Луис Корф и есть тот самый загадочный враг? Но почему? Ему-то я что сделал?!
Чёрная ярость закипала в груди, и я знал, что на сей раз дам ей выход. После дней, проведенных в гробу, я полон решимости мстить.