Прохорыч. Что зря говорить — сердце ей растравлять? Бывало, да миновало… Не на конях — не заворотишь. Был город, осталось городище.
Митревна. Ох, горюшко!..
Авдотья (вглядываясь из-под руки вдаль). Идут, кажись. Нет…
Митревна (поглаживая рукой бревно). Ишь ты, бревно какое толстое! И огонь не взял.
Прохорыч. Не взял, да и не помиловал… Как нас с тобой.
Митревна. Верно, батюшка. Ни живые мы с тобой, ни мертвые. До самой души обгорели.
Издали, из-под обрыва, доносятся неясные голоса.
Авдотья. Слышь! Говорят будто… Нашла ее Васена. Идут! (Кидается навстречу и, задохнувшись от тревоги, останавливается.)
Настасья и Васена бегут к ней.
Настасьюшка!
Настасья. Дунюшка! Авдотья Васильевна! Матушка ты наша! (С плачем подбегает к Авдотье и приникает к ее груди.)
Авдотья (гладит ее по голове, по сбившемуся платку, из-под которого торчат седые космы, говорит тихо). Платочек-то прежний, а волоса другие — и не узнаешь. Побелела ты, Настасьюшка!..
Настасья плачет еще горше. Васена держит ее за руку и ревет во весь голос.
Настасья. Ох! Слова вымолвить не могу!..
Авдотья. Поплачь, Настасьюшка! Натерпелась ты, намолчалась.
Настасья. Что — я? Я для того и смерть-то пересилила, чтобы тебе слово сказать. А вот встретилась — и голосу нет. Жив наш Никита Иваныч, Авдотьюшка!
Авдотья. Да полно! Правда ли? Где же он? Ну! Говори!
Настасья. Не здесь, матушка… далеко… Угнали его.
Авдотья. А Феденька?
Настасья. И он живой был… И Федосеич… Вот Тимоша нашего, царство ему небесное, убили, проклятые… А их всех одним арканом скрутили да так и поволокли. И вспомнить-то страшно! Сколько этой татарвы поганой навалилось на одного нашего Никитушку!.. И Феденька им не сразу дался…
Авдотья. Ох!.. Стало быть, он раненый был, Никита Иваныч… А то бы живьем не взяли…
Настасья. Весь исколотый, Авдотьюшка! Весь изрезанный! Как еще стоял, как держался-то!..
Авдотья. Не дойдет он… В дороге кончится… Бросят его в степи одного. И некому будет глоток воды ему подать, смертный пот со лба обтереть… (Прислонившись к обгорелому дереву, плачет тихо, беззвучно, закрыв лицо руками.)
Васена. Ой, тетя Душа, не плачь! Уж. коли ты плакать станешь, так я-то что ж? Криком кричать буду!..
Митревна. Ох, мочи нет! Ох, беда наша!
Авдотья. Полно, Митревна! Полно, Васенушка! Я не плачу… (Строго, без слез.) Скажи ты мне, Настасья, еще одно слово… Матушки моей нет в живых?
Настасья молчит.
Так я и знала. Оттого и не спрашивала. Какой смертью померла? Убили? Замучили?
Настасья. В церкви они, Авдотьюшка, затворились. У Бориса и Глеба. И старухи, и молодые, и боярыни, и торговые жонки, и наши слободские… И я туда, было, бежать собралась, да замешкалась. Добро твое уберечь, припрятать вздумала. А как выбегла со двора, так уж и поздно было. Вся-то церковь как есть… (Машет рукой и замолкает.)
Авдотья. Да говори же, не томи…
Настасья. На моих глазах и купола рухнули.
Авдотья (закрывает ладонью глаза). Смерть-то какая тяжкая… В дыму задохнулась али живая сгорела?..
Настасья. Кто ж про это знает, Авдотьюшка? Как затворили они двери, так никто их и не отворял.
Митревна. Мученской смертью померла матушка твоя Афросинья Федоровна. Тебе долго жить наказала.
Авдотья. Что-то не признаю я… Где ж это она стояла, церковь-то наша? Там, кажись… Теперь и не разберешь… Пойти хоть туда! Прах слезами омыть…
Настасья (удерживая ее). Была я там, Авдотьюшка, да ничего, окромя золы и черного угля, не видела. Что здесь, то и там…
Прохорыч. Пепел-то повсюду один. Носит его ветром от краю до краю по всему месту нашему. Тяжело помирать, а прах-от — он легок.
Авдотья. Твоя правда, Прохорыч. (Опускается на землю.) Может, среди этого пепла серого и тот пепел на ветру кружится. Матушка моя родимая! Вся земля наша рязанская теперь твоя могила! Как я по ней ходить буду!
Прохорыч. Так оно и есть, Авдотья Васильевна. Что ни шаг, то могила у нас тут. А чья, мы и сами-то не ведаем. По всем убиенным, по всем сожженным заодно плачем. А пуще плачем о тех, кого в полон увели. У нас хоть земля осталась, с родным прахом смешанная, а у них и того нет. Чужой волей в чужую сторону идут, по дикому полю…
Митревна (плача). Ох, батюшки, и подумать-то страшно! Ведь и мою-то родню угнали вороги — до единой головушки… И брата, и племянников, и внуков малых… Уж не видеть мне их на этом свете!
Настасья (тоже причитая). Беда наша, беда! Ни заспать ее, ни заесть, ни на плечах унесть!..