***
Архиепископ хмуро наблюдал за разошедшейся погодой из окна своего дворца - роскошь жилища церковного владыки ничем не уступала королевской. Тоже лепнина, позолота, внутренняя отделка, дорогая мебель. Хоть и присутствуют элементы, указывающие на то, что это резиденция служителя Божия: статуи святых, кресты... Но и они дорогие, да к тому же привезены из империи. Артенцы, конечно, враги, но определенно знают толк в искусстве и отделке. Однако мысли архиепископа также хмурые, под стать погоде. Король умер, причем умер скверно, пусть другие об этом и не подозревают. Смерть правителя, хоть бы самого отвратительного - всегда неприятность. Еще и время выбрал подходящее: возвращаясь из королевского дворца, почтенный церковник намочил новое облачение. Теперь дождь усиливается, раздаются раскаты грома, а небо скрыто тучами. Решительно, в такую погоду только умирать и можно. Он тяжело вздохнул и нехотя отошел от окна. С кончиной монарха было связано еще как минимум два неприятных события. Во-первых, какие-то странные взгляды Рене Артино. У маршала не было причин испытывать особую любовь к архиепископу, особенно после того, как этот самый архиепископ публично назвал всех илленов нечестивцами. Понятно. В конце концов, несмотря на мнение некоторых, даже церковники умеют рассуждать логически. Однако теперь повышенное внимание маршала было вызвано чем-то из ряда вон выходящим - в этом также нет сомнений. Вот только один вопрос: чем? Хорошо бы герцог Риголь нашел-таки способ избавиться от этого иллена. Нет, не все представители этого... народца столь невыносимы. Взять, к примеру, помощника интенданта финансов: иллен, но красит волосы светлым и регулярно делает щедрые пожертвования на благо церкви... Правда, от акцента так и не избавился, в отличие от того же Рене Артино. И эрты, и иллены разговаривали на одном языке - эртене, однако последние произносили согласные мягче и звонче, а также немного переиначивали некоторые гласные. Сам же язык именовали так только с одной целью: лишний раз подчеркнуть «второсортность» илленов: мол, даже наречия собственного не имеют. Обычно по выговору можно было безошибочно определить, эрт перед тобой или иллен, не видя лица, но, как оказалось, бывают исключения. Сколько Рене Артино уже маршал? Года два? За это время он избавился от акцента подчистую, а такое далеко не каждому удается. Впрочем, Рене Артино - загадка не только в этом. Иллены - люди гордые, и поэтому редко поступают на королевскую службу - к, как они говорят, «поработителям». А уж те, кто служит-таки монархам, навеки предатель, и дорога ему одна: добиваться некоего... снисхождения от эртов. Возможно, когда-нибудь и относительно равным признают. А маршал решительно не желал этого делать: например, носил черное, хоть ему и не положено, подчеркивая этим темные волосы да без того чересчур, пожалуй, бледное лицо. На одном из обедов у короля кто-то даже спросил, почему так. Рене ответил, но в присущей ему манере: - Цвет глаз я все равно поменять не могу, - на губах непонятная улыбка, будто противоречит сам себе. - К тому же, эртам совершенно не идет мой любимый черный цвет. Единственное, что в этой сцене доставило удовольствие лично архиепископу - лицо министра Риголя, которого он тоже недолюбливал. Тот, глядя на маршала, аж столовый нож схватил с таким видом, будто хотел перерезать ему горло. И главное, никого за столом не огорчил бы такой исход дела. Разве что самого Артино - вряд ли он желает раньше времени отправиться в преисподнюю. Пожалуй, хватит о маршале, все равно эти мысли отнюдь не добавляют настроения. Лучше бы попытаться выяснить, кто убил священника. Да, в этом заключалась вторая неприятность архиепископа, и, наверное, куда более масштабная, чем первая. Священника застрелили из лука как раз тогда, когда он вместе с архиепископом выходил из королевского дворца. Метко и точно, прямо в сердце. Один из прислужников, осмотрев мертвеца и место, где это случилось, сказал, что стрелять могли только из одного места - небольшого парапета на втором этаже. Но архиепископ мог хоть Богом поклясться, что на том парапете никого не было! А прислужнику он в таких делах доверял, ведь тот и сам когда-то был лучником. А теперь остается думать и строить догадки. Хорошо хоть, лишних свидетелей нет: всем было не до того. Плохо другое: это был человек, присланный Домино. Архиепископ расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. К нему сунулся было какой-то причетник, приоткрыв дверь, но тут же был выпровожен вон с приказом не беспокоить. Еще и дверь на ключ - для надежности. Домино - пожалуй, единственный, кто стал загадкой большей, чем Рене Артино. Архиепископ наконец сел и погрузился в воспоминания. ...Это было шесть лет назад. Он, тогда еще столичный епископ, с нетерпением ждал назначения архиепископа, коим очень надеялся стать. Волнение и желание побыть в одиночестве - прямо как сейчас, разве что в другом доме. А все повторяется, даже забавно. И совсем как сегодня, в дверь заглянул слуга и доложил, что епископа желает видеть какой-то дворянин. - Скажите, чтобы приходил завтра утром, - бывают же люди, которые находят столь неподходящее время для визитов. - Он настаивает на немедленной аудиенции, ваше преосвященство. - Кто он? - Имя называть отказался, - слуга пожал плечами. - Ладно, пропустите, - ходят же чудаки всякие. Через минуту в кабинет епископа вошел человек в плаще и с наглухо закрытым лицом: мало того, что маска, так еще и повязка, закрывающая подбородок, рот и часть носа. Как только дышать умудряется... Епископ хотел было начать с дежурного приветствия, но незнакомец ему не позволил. - Я не стану извиняться за вторжение в столь, несомненно, неудачное время лишь по одной причине: полагаю, эта встреча будет полезна нам обоим, если хотите знать, - а произношение илленское, даже любопытно... - Обоим? Что же, я слушаю. Но для начала позвольте все же осведомиться о вашем имени, - епископ смотрел настороженно. Незнакомец ухмыльнулся, то есть, наверное, ухмыльнулся, судя по его глазам. - Я - Домино. Во всяком случае, мои соратники называют меня так, если хотите знать, сойдет и для вас, - небрежно произнес гость. - Хорошо, пусть так. Домино, пройдя внутрь кабинета, принялся расхаживать по нему, будто у себя дома, и епископу это не понравилось, но он заставил себя промолчать. Кто зна