Камилла попыталась скрыть улыбку.
— Вы, несомненно, гораздо сильнее.
— Конечно, — согласилась Бернадетта Бушардо.
«Как глупа эта женщина», — подумала Камилла.
— Спокойной ночи, дитя мое. Не засиживайтесь допоздна.
Дверь беззвучно закрылась. Тяжелые шаги на лестнице, как всегда, скрип десятой ступеньки, а затем вновь тишина спящего дома, тишина, иногда нарушаемая порывом холодного ноябрьского ветра, заставляющего содрогаться стены и трепетать пламя в камине. Стоя посреди теплой комнаты, Камилла невидящим взглядом смотрела на огонь. Внезапно треснуло полено, и по ковру разлетелись искры. Молодая женщина вздрогнула и торопливо собрала тлеющие головни каминными щипцами. Ими же она воспользовалась для того, чтобы подбросить виноградной лозы в огонь, испугавший ее своей веселой выходкой.
Потуже затянув пояс халата, она села за стол Пьера Дельмаса.
Камилла работала полночи, поднимая голову лишь для того, чтобы растереть болевший затылок.
Пробило три часа.
— Ты еще не ложилась! — воскликнула Леа, входя в комнату.
— Кажется, ты тоже, — ответила Камилла с нежной улыбкой.
— Я пришла за книгой, никак не удается заснуть.
— Ты приняла таблетки, которые дал тебе доктор Бланшар?
— Да, но от них я лишь проходила весь день в каком-то дурмане.
— Скажи ему, и он даст другие. Тебе необходимо поспать.
— Я и хочу этого, и в то же время боюсь. Стоит мне заснуть, как появляется тот человек из Орлеана. Лицо его все в крови. Он подходит ко мне… пытается схватить и говорит: «Почему ты убила меня, маленькая шлюха? Иди ко мне, красотка, иди, я покажу тебе, как это приятно — заниматься любовью с мертвецом. Уверен, что тебе это понравится. Ну… дрянь, тебе нравится это, падаль, ты…»
— Прекрати, — вскрикнула Камилла, передернув плечами, — прекрати!
Леа рассеянно провела рукой по лбу, сделала несколько шагов и бессильно опустилась на старый кожаный диван.
— Ты представить себе не можешь… Это ужасно! Особенно, когда он говорит: «Хватит играть. Сейчас мы отправимся к твоему отцу: он ждет нас в компании своих друзей — червей…»
— Замолчи…
— «…и твоей любимой мамочки». И тогда я иду за ним и зову маму.
Камилла опустилась на колени и обняла ее, укачивая, как будто успокаивала своего сына, маленького Шарля, когда того мучил недобрый сон и он плакал в своей кроватке.
— Ну, успокойся. Не думай об этом. Мы вместе убили его. Вспомни… я выстрелила в него первой. Мне показалось, что он мертв.
— Это так, но убила его я, именно я!
— У тебя не было выбора. Или он, или мы. Твой дядя Адриан сказал, что на твоем месте поступил бы точно так же.
— Он сказал это только для того, чтобы успокоить меня. Ты Можешь себе представить, что он… доминиканец… убивает человека?
— Да, если будет необходимость, он на это пойдет.
— То же самое сказали мне Лоран и Франсуа Тавернье. Но я убеждена, что Адриан не способен на такое.
— Довольно об этом. Я разобрала счета твоего отца. Ситуацию трудно назвать блестящей. Я ничего не понимаю в том, как работает Файяр, но, по-моему, если ограничить расходы, то, наверное, можно выпутаться.
— На чем же мы еще можем сэкономить? — воскликнула Леа поднимаясь. — Мы едим мясо только раз в неделю, и какое мясо! Если бы нас было поменьше, то мы бы справились, но так…
Камилла опустила голову.
— Я знаю, что мы для тебя — тяжелый груз. Позднее я верну тебе все, что ты потратила на нас троих.
— Ты с ума сошла! Я совсем не это имела в виду!
— Я знаю, — печально ответила Камилла.
— О, нет, ну, не обижайся же. Уже и сказать тебе ничего нельзя…
— Извини меня.
— Мне не за что тебя извинять. Ты делаешь свою часть работы… а сейчас и мою.
Леа раздвинула шторы. Холодный лунный свет освещал двор; ветер пытался сорвать последние листья с большой липы.
— Как ты думаешь, долго еще протянется эта война? — спросила она. — Кажется, все считают нормальным, что правительство Виши сотрудничает с немцами…
— Нет, Леа, не все! Посмотри вокруг. Ты знаешь, по меньшей мере, десятерых, которые продолжают борьбу…
— Что такое эти десять человек против сотен тысяч, которые каждый день кричат: «Да здравствует Петен»?
— Скоро нас будут сотни, потом тысячи.
— Я уже не верю… Все думают только о том, как бы наесться досыта и никогда больше не знать холода.
— Как ты можешь так говорить! Французы еще не оправились от поражения, но их вера в маршала уже истощается. Даже Файяр как-то сказал мне: «Мадам Камилла, а вам не кажется, что старик заходит слишком далеко?» А ведь Файяр…