— Камилла, Руфь, Леа, тетя Бернадетта! — громко позвала Лаура, вбегая в кухню.
— Что случилось? — вскочив со своего места, крикнула Леа.
— Лаура, это ты так кричишь? — в свою очередь спросила Руфь, появившись в кухне.
Запыхавшись, младшая сестра Леа никак не могла толком объяснить, что ее взволновало, и только повторяла:
— Вы слышали? Слышали?..
— Что слышали? Говори, — сказала Руфь.
— Боши…
— Что? Что боши? — воскликнула Леа.
— Они захватили свободную зону, — наконец выговорила Лаура.
Леа бессильно опустилась на стул. Стоящая перед ней Камилла прижала к себе ребенка, который, думая, что с ним играют, разразился звонким смехом.
— Мы слышали это по радио, — произнес Файяр.
— Радио Парижа сообщило, что установлен ежедневный оккупационный налог в пятьсот миллионов. Где же взять такие деньги? — добавила его жена.
2
Со времени последнего приезда Леа в Париж дом сестер де Монплейне сильно изменился. В двух квартирах, выходивших на одну лестничную площадку и соединявшихся общей дверью, раньше кипела жизнь. Сейчас здесь царил холод. Сестры и их служанка жили в четырех комнатах, где они еще могли поддерживать тепло. Вся же квартира Альбертины и три комнаты в глубине коридора были покинуты: мебель под чехлами, заледеневшие камины и запертые наглухо ставни. Сестры сами приняли такое решение. Они окрестили «холодной частью» все, что не могли прогреть, и перестали даже заходить туда.
— Пойми нас, мы не можем оставить ее одну, больную, в этой гостинице. Твоя мать никогда бы нам этого не простила, — сказала Лиза де Монплейне, вытирая глаза влажным платком.
— Бесполезно пытаться что-нибудь изменить, мы выполнили свой родственный и христианский долг, — сухо добавила Альбертина.
Стоя в маленькой гостиной тетушек, Леа с трудом сдерживала гнев.
Полное смятения письмо Альбертины — что было на нее весьма не похоже — заставило Леа первым же поездом отправиться в Париж. В доме на Университетской улице ее с видимым облегчением встретила Эстелла, закутанная в пестрые шали гувернантка и няня сестер де Монплейне. Она бесконечно повторяла, как будто бы хотела убедить саму себя:
— Вот, наконец и вы, мадемуазель Леа, наконец и вы…
— Что происходит, Эстелла? Где тетушки? Они больны?
— Мадемуазель Леа, если бы вы знали…
— Леа, вот, наконец и ты! — воскликнула Лиза, появляясь в меховом манто, накинутом поверх халата.
Немного погодя показалась и Альбертина, за которой следовал мужчина с докторским саквояжем. Она проводила его до двери и сказала:
— До свидания, доктор, до завтра.
Леа удивленно посмотрела на женщин:
— Скажите же, наконец, кто болен?
— Твоя сестра Франсуаза, — ответила Альбертина.
От такого известия Леа потеряла дар речи. Затем удивление сменилось гневом. Жесткость ее ответа заставила разрыдаться чувствительную Лизу.
— Леа, Леа, это ты? — послышался слабый голос за медленно открывающейся дверью.
В проеме показалась Франсуаза. Наброшенное на плечи покрывало не скрывало ее заметно округлившегося живота.
Альбертина обернулась:
— Что ты здесь делаешь? Доктор запретил тебе вставать.
Не слушая тетю, Франсуаза, протянув руки, направилась к сестре. Покрывало соскользнуло с плеч, открыв худобу ее тела и большой живот, округлость которого подчеркивала слишком тесная ночная сорочка.
Они бросились в объятия друг друга.
— Ах! Леа… Спасибо, что ты приехала.
Леа проводила ее в спальню, где было чуть теплее, чем в маленькой гостиной.
Оказавшись в постели, молодая женщина схватила руку сестры, поднесла ее к губам и прошептала:
— Ты приехала…
— Успокойся, дорогая, тебе может стать хуже, — сказала Альбертина, поправляя подушки.
— Нет, тетя, счастье не может причинить боли. Леа, расскажи мне все. Все, что произошло в Монтийяке.