Осенние ночи были безлунны. Вечером назавтра после осквернения собора хрупкий, кроваво-красный серпик молодого месяца склонился над крышами домов, когда в обычный час Рейнар вышел из дверей своего жилища. В узком петляющем переулке было темно, и камнерез вздрагивал от страха, пробираясь меж высоких стен во мраке, который не под силу было рассеять робкому свету из немногочисленных окон. На каждом повороте ему мерещилась зловещая тень дьявольских крыльев, и казалось, что в темноте негасимыми адскими углями вот-вот вспыхнут жуткие глаза. Дойдя почти до конца переулка, Рейнар с содроганием увидел, что месяц скрылся за тучей, похожей на непристойно изогнутые заостренные крылья.
Когда он наконец дошел до двери трактира, его охватило невыразимое облегчение: ему уже начало казаться, будто кто-то неслышно и незримо движется за ним по пятам, наполняя сумерки дыханием опасности. Камнерез быстро захлопнул за собою дверь, словно перед носом страшного преследователя.
В тот вечер посетителей в трактире оказалось не слишком много. Николетта подавала вино помощнику купца, некоему Раулю Купену, привлекательному юноше, который лишь недавно перебрался в город. Рауль то и дело отпускал плоские шуточки и сальные остроты, а Николетта весело над ними смеялась, что Рейнар нашел совершенно неприличным. Жан Вильом в дальнем углу вполголоса обсуждал последние происшествия с двумя своими приятелями и пил с ними наравне.
Кипя от ревности к Раулю Купену, которого счел удачливым соперником, Рейнар уселся за стол и злобно уставился на воркующую парочку. Казалось, его появления никто не заметил. Вильом продолжал как ни в чем не бывало беседовать с друзьями, и Николетта со своим кавалером тоже не обращали на камнереза ни малейшего внимания. К ревнивому гневу Рейнара вскоре прибавилась обида: он решил, что его нарочно не замечают, и как следует грохнул тяжелым кулаком по столу, чтобы напомнить о своем присутствии.
Вильом, который сидел к камнерезу спиной, не обернулся, но позвал Николетту и велел ей обслужить посетителя. Через плечо улыбнувшись Купену, она с недовольным видом медленно подошла к столу нежеланного поклонника.
Она была маленькая и пухленькая, с золотисто-рыжими волосами, обрамлявшими прелестное круглое личико. Светло-зеленое тугое платье подчеркивало ее соблазнительные формы. На лице девушки отразилось пренебрежение: Блез ей не нравился, и она не давала себе труда скрывать свою неприязнь. Но Рейнару она показалась как никогда прелестной и желанной; ему хотелось схватить ее в объятия и унести прочь прямо на глазах ее отца и Рауля Купена.
— Подай мне кувшин вина из Френэ, — бросил он отрывисто. Голос выдавал смесь бушевавших в нем обиды и желания.
Девушка небрежно кивнула в ответ и, бросая кокетливые взгляды на Купена, пошла в погреб. Молча поставив перед Рейнаром темное, как кровь, вино, она вернулась за стол к молодому помощнику купца и возобновила беседу.
Рейнар принялся за вино, которое лишь подогревало обиду и страсть. Глаза его загорелись злобой, изгиб губ стал угрожающим, как у изваянной им горгульи на башне городского собора. Тяжелый первобытный гнев, точно угрюмая ярость отвергнутого фавна, медленно разгорался в его душе, но Блез сидел неподвижно, молча пытаясь заглушить чувства, и только снова и снова наполнял свою кружку.
Рауль Купен тоже изрядно выпил, и его ухаживания стали смелее. Теперь он пытался поцеловать руку Николетты, усевшейся на скамью рядом с ним. Рука была игриво отдернута, но после того, как ее хозяйка легонько шлепнула наглеца, снова протянута Раулю манером, который Рейнар счел прямо-таки распутным.
Чувствуя неодолимое желание задушить счастливого соперника голыми руками, Блез вскочил на ноги и с нечленораздельным рыком шагнул к любезничающей парочке. Один из выпивох в дальнем углу приметил это движение и предупредил Вильома. Трактирщик встал, слегка пошатываясь после обильных возлияний, пересек комнату и уставился на Рейнара, готовый немедленно вмешаться.
Камнерез на секунду остановился в нерешительности, а затем двинулся дальше, бледный от помутившей разум ненависти ко всем присутствующим. Он жаждал убить и Купена, и Вильома, и приятелей последнего, пялившихся из дальнего угла, а потом над их задушенными телами истерзать тело Николетты яростными поцелуями и неистовыми ласками.