II
Тяжелые мысли тревожили брата Амвросия, и развеять их были не в силах безмятежные лесные картины Аверуанского леса на пути из Ксима в Вион. Страх угнездился в груди, словно клубок ядовитых змей; зло, содержащееся в «Книге Эйбона», самом древнем труде по колдовству, казалось, прожигало сутану насквозь, точно сатанинские символы. Не в первый раз пожелал брат Амвросий, чтобы архиепископ Клемент послал кого-нибудь другого расследовать эребскую подлость Азедарака. За месяц пребывания при дворе епископа Амвросий узнал слишком много такого, что не могло не встревожить благочестивую душу монаха, увидел вещи, которые, словно тайные кляксы ужаса и стыда, запечатлелись на доселе незапятнанной странице его памяти. Открытие, что христианский прелат служит самым гнусным силам погибели и в уединении предается низостям, которые были старше Асмодея, смутило его набожную натуру; и теперь брат Амвросий везде ощущал мерзкую вонь разложения и надвигающуюся со всех сторон вкрадчивую поступь Антихриста.
Гарцуя между хмурых сосен и зеленеющих буков, брат Амвросий желал также ехать на животном более быстроногом, чем кроткий белоснежный ослик, которым снабдил его архиепископ. В тенях монаху чудились ухмыляющиеся лица горгулий, невидимые копыта преследовали его в зарослях деревьев и вдоль тенистых изгибов дороги. Под косыми лучами умирающего полудня тени удлинились, и казалось, что лес, затаив дыхание, внимает шумному и скрытому от глаз шествию безымянных созданий. Тем не менее на протяжении миль брат Амвросий не встретил посреди летнего леса ни птицы, ни зверя, ни ползучего гада.
Мысли монаха с пугающей настойчивостью возвращались к Азедараку, который представлялся ему в виде громадной фигуры Антихриста, вздымающего черные крыла из пылающей бездны преисподней. И снова он видел перед собою склеп под епископским дворцом, где однажды ночью стал свидетелем омерзительной сцены, узрев епископа в клубах дыма богомерзких курильниц, который мешался с сернистыми и смоляными адскими испарениями; сквозь испарения виднелись похотливо раскачивающиеся конечности, взбухающие и растворяющиеся черты мерзких чудовищных созданий… Вспоминая их, брат Амвросий снова испытывал доадамов трепет при виде похотливой Лилит, содрогался от трансгалактического ужаса, взирая на демона Содагуи и непостижимое уродство твари, известной колдунам Аверуани как Йог-Сотот…
Как сильны и зловредны эти древние демоны, думал монах, что умудрились поместить своего слугу Азедарака в самое сердце церкви, позволив занять положение столь сакральное и священное. Девять лет порочный прелат неоспоримо занимал высокий пост, ни разу никем не заподозренный, и оскорблял епископский сан безбожием, достойным язычников. Затем до архиепископа Клемента кружным путем дошли анонимные слухи, которые даже он не осмеливался повторить вслух; и молодой бенедиктинец Амвросий, племянник архиепископа, был отряжен тайно исследовать гнойную мерзость, угрожавшую единству церкви. И только тогда все вспомнили, как мало им известно о прошлом Азедарака, как незначительны его заслуги — едва ли они позволяли ему претендовать на сан священника, не говоря уже о карьере епископа; и как незаметно и незаслуженно он сумел втереться в доверие. Тогда-то и стало ясно, что тут не обошлось без очень сильного колдовства.
Амвросий с тревогой гадал, обнаружил ли Азедарак отсутствие книги среди служебников, оскверненных нечестивым соседством. Еще большее беспокойство рождала мысль о том, как поступит колдун, узнав о пропаже, и как скоро свяжет ее с отъездом гостя.
Здесь размышления Амвросия были прерваны топотом копыт, приближавшимся сзади. Едва ли появление кентавра из языческих лесных глубин испугало бы монаха сильнее; он тревожно глянул через плечо на приближающегося всадника. На прекрасном черном коне с богатой сбруей Амвросия догонял мужчина с густой бородой — судя по пышности наряда, дворянин или придворный. Вежливо кивнув, он обогнал Амвросия, как будто занятый своими мыслями. Монах облегченно вздохнул, хотя испытал странное чувство, будто уже видел, при обстоятельствах, которых не мог вспомнить, эти узкие глазки и острый профиль, так не вязавшиеся с окладистой бородой. Впрочем, он был более или менее уверен, что в Ксиме этого человека не встречал.
Вскоре всадник исчез за поворотом под раскидистыми лесными кронами, и Амвросий вновь обратился к священному ужасу своих благочестивых размышлений.