Возможно, пришла к нему запоздалая мысль, он выставил себя бесплодным мечтателем и праздным глупцом, в чем и обвиняла его Доротея. Непростительной слабостью было так поддаться разочарованию.
Бредя с потупленным взором, он незаметно дошел до зарослей, окаймлявших заводь. Не поднимая глаз, он раздвинул молодые ивовые кусты и чуть было не сбросил с себя одежду. Но в тот же миг раздавшийся поблизости плеск воды пробудил его от задумчивости.
С некоторым испугом Ансельм осознал, что в заводи уже кто-то купается, и, что напугало его еще больше, это была женщина. Стоя почти в середине, там, где дно уходило в глубь, она плескалась до тех пор, пока по воде не пошли волны, доходящие ей до груди. Бледная влажная кожа поблескивала на солнце, как лепестки белой розы в капельках росы.
Испуг юноши сменился любопытством, а затем и невольным восхищением. Он твердил себе, что предпочел бы уйти, но опасается испугать купальщицу внезапным движением. Склонившись так, что ему видны были ее четкий профиль и прелестное левое плечо, она не замечала его присутствия.
Женщина, тем более молодая и красивая, была тем зрелищем, которое он хотел бы видеть в последнюю очередь. И все же он не мог отвести от нее глаз. Она была ему незнакома и явно не из окрестных деревенских девушек. Она была прекрасна, как хозяйка какого-нибудь роскошного аверуанского замка. Но несомненно, ни одна дама или девица благородного происхождения не стала бы в одиночестве купаться в лесном пруду.
Густые каштановые кудри, перехваченные воздушной серебряной лентой, тяжелой волной ниспадали на плечи, отливая пылающим красным золотом в лучах рассветного солнца, пробивавшихся сквозь листву. Обвившая ее шею тоненькая золотая цепочка, казалось, отражала блеск волос, пританцовывая на груди, пока купальщица играла с волнами.
Отшельник замер, зачарованно глядя на нее, точно опутанный паутиной внезапного колдовства. Горячая юная кровь ударила ему в голову, отвечая на властный призыв красоты.
Утомленная игрой, красавица повернулась спиной и двинулась к противоположному берегу, где, как только что заметил Ансельм, в очаровательном беспорядке на траве лежали многочисленные женские одеяния. Она медленно выходила из воды, демонстрируя совершенные ягодицы и бедра античной Венеры.
И тут Ансельм заметил поодаль от нее огромного волка, который крадучись, точно тень, появился из зарослей и подобрался к ее одежде. Никогда прежде юноше не доводилось видеть такого волка. Ему вспомнились многочисленные истории об оборотнях, которыми, по рассказам, кишел этот вековой лес, и тревога его мгновенно окрасилась страхом, какой могут вызвать лишь сверхъестественные вещи. Блестящий мех зверя был странного цвета, черного с сизым отливом. Чудище казалось намного крупнее обычных серых волков этого леса. Пригнувшись и затаившись в осоке на берегу, он как будто поджидал женщину.
Еще миг, подумал Ансельм, и она, заметив опасность, закричит и впадет в панику. Но женщина все шла, в безмятежной задумчивости склонив голову набок.
— Берегитесь волка! — закричал Ансельм странно громким голосом, нарушившим волшебную тишину.
Как только слова сорвались с его губ, волк потрусил прочь и скрылся в густой чаще. Женщина через плечо улыбнулась Ансельму, и он увидел ее овальное лицо со слегка раскосыми глазами и губами пунцовыми, точно цветы граната. Похоже, волк ее не напугал, а присутствие Ансельма не смутило.
— Я не боюсь, — произнесла она голосом, лившимся, будто теплый мед. — Один волк или два вряд ли нападут на меня.
— Но возможно, где-то поблизости бродят еще, — не сдавался Ансельм. — И другие опасности, страшнее, чем волки, могут подстерегать того, кто один, без сопровождения, бродит по Аверуанскому лесу. Когда вы будете одеты, я, с вашего позволения, провожу вас до дома, и не важно, далеко это или близко.
— Мой дом довольно близко в одном смысле и довольно далеко — в другом, — загадочно отвечала прекрасная дама. — Но ты можешь пойти со мной, если хочешь.
Она занялась своей одеждой, а Ансельм на несколько шагов углубился в ольховые заросли и принялся вырезать толстую дубину, чтобы отбиваться от диких зверей или любых других противников. Странное, но восхитительное волнение овладело им, и он несколько раз чуть было не порезался. Женоненавистничество, побудившее его укрыться от всех в лесном убежище, теперь представлялось ему незрелым, даже ребяческим. Он позволил себе оскорбиться несправедливостью избалованной девчонки слишком сильно и слишком надолго.