— Это Пашка вокруг кучкуется. А я просто мимо шел.
— Ну да, конечно. Мимо он шел, — Оксана рассмеялась и откинула волосы непередаваемо-изящным движением. Потом сказала:
— Ладно, Русик, пора уже — матушка сегодня просила пораньше быть.
— Чего так? — спросил Руслан.
— А, не знаю. Что-то сказать хотела.
— Ну, пора так пора. Пойдем, — он взял ее за руку, собираясь вести к подъезду, но Ксюха неожиданно возразила:
— Не, ты иди уже. А меня, вон, Андрей до двери проводит.
К удивлению Андрея, Руслан не стал возражать и строить из себя мачо. Он спокойно сказал:
— Ну, ладно.
Потом притянул Оксану к себе, уверенным и очень взрослым движением провел рукой по гибкой спине, задержавшись внизу на аппетитных округлостях, и, наконец, поцеловал ее в губы. Ксюха запрокинула голову, отвечая, но сразу же отстранилась и сказала немного охрипшим голосом:
— Ну, все уже, все, иди.
Руслан улыбнулся ей. Потом, шутливо показав Андрею кулак, напутствовал: «Смотри, Сорокин, головой отвечаешь». И быстро зашагал прочь.
Андрею стало очень обидно. Вот гад, подумал он, даже не обернулся. Уверен на сто процентов, что я ему ни разу не конкурент. Смотрит, как на предмет мебели. Или, не знаю, на элемент дизайна. А я вот возьму сейчас и скажу ей…
— Ладно, Сорокин, хватит столбом стоять. Давай, веди меня в каменные палаты.
— Ага, — туповато сказал Андрей, силясь придумать что-нибудь остроумное. — Прошу проследовать.
И первым побрел к подъезду. Потянул на себя облупленную синюю дверь, в которую был вставлен некрашеный лист фанеры. Пропустил Ксюшу и следом за ней переступил порог, морщась от запаха, долетавшего из подвала. Воняло дохлыми кошками. Или, может, дохлыми крысами.
В подъезде было темно, чему Андрей был, в общем-то, рад. Ему совсем не хотелось разглядывать искореженные почтовые ящики, заплеванный пол, черные ожоги на потолке и корявые иероглифы на стене, самый крупный из которых доводил до сведения: «Море там» и был для наглядности снабжен стрелкой. Видимо, среди дворовой шпаны попадались романтические натуры, втайне мечтающие о соленых брызгах в лицо и фок-мачтах с белоснежными парусами на горизонте.
Впрочем, мрак был все же разбавлен струйкой желтоватого света, который лился с третьего этажа. По крайней мере, лестницу было видно.
— Ну что, — спросил Андрей, — на лифте поедем?
— Да ну его, — сказала Оксана. — Там какую-то дрянь разлили. Подошвы прилипают. Не видел еще?
— Не, — сказал Андрей, — я сегодня пешком спускался.
— Ну, вот и пойдем пешком потихоньку. Дай руку, Сорокин.
Бережно взяв ее маленькую ладошку, Андрей пошел впереди, то и дело оглядываясь, чтобы полюбоваться, как она осторожно взбирается по ступенькам. Перила тихо скрипели, где-то на верхних этажах захлопнулась дверь, и лифт ожил в своей шахте. Постепенно становилось светлее. Они миновали третий этаж, где одинокая сороковаттная лампочка сияла, словно сверхновая. Андрей замедлял шаги, но четвертый, на котором жила Оксана, приближался неумолимо. Наконец, они остановились возле двери, обитой коричневым дерматином.
— Молодец, Сорокин, справился, — похвалила его Оксана. — На этой романтической ноте разрешите откланяться.
— На выпускной придешь завтра? — брякнул Андрей и тут же обозвал себя идиотом.
— Нет, не приду, Сорокин. Нафиг мне аттестат?
Андрей думал, что она заливисто рассмеется или, по крайней мере, добавит еще что-нибудь язвительное, но Оксана только улыбнулась тихо и мимолетно. И это было настолько на нее не похоже, что он неожиданно для себя произнес:
— Ксюшенька, у тебя все нормально?
— Все нормально, Андрей, — она прислонилась спиной к двери и подняла на него глаза. — Все хорошо, просто очень грустно.
— Почему грустно, Ксюша? — растерянно спросил он.
— Не знаю… Предчувствие непонятное.
Несколько секунд было тихо. Потом она вдруг сделала шаг вперед, взяла его обеими руками за воротник и даже, кажется, попыталась встряхнуть, как Глеб Жеглов какого-нибудь замоскворецкого гопника.
— Сорокин, — сказала Ксюха, глядя ему в глаза. — Пообещай, что никогда меня не забудешь.
Андрей опешил.
— Ч-чего? — пролепетал он. — Ксюха, блин, что за глупости?
— Пообещай, говорю!
— Ладно, — осторожно сказал Андрей. — Торжественно обещаю. Теперь при всем желании не получится…
— Ну, вот и чудненько, — она уже улыбалась свой обычной улыбкой, от которой пацаны в округе падали штабелями, и шутливо-бережно поправляла ему измятый ворот рубашки. — Давай, Сорокин, до завтра. На выпускном увидимся.