Его заметки поражали глубиной мысли, а подчас - ошеломительно неожиданным поворотом темы. Например, сопоставляя цифры производства кож с количеством голов скота, забиваемого в Америке, Арига установил, что в последнее время забой крупного рогатого скота — не считая телят — резко возрос. На этом основании он делал возникновения мировой войны. Свою идею Арига сформулировал следующим образом: ’’Топот солдатских сапог отзывается стенаниями коров”.
Какое-то странное обаяние было в этом низеньком краснолицем человечке, убежденно изрекающем свои экстравагантные теории. И, покоренный этой притягательной силой, три года назад Исимори согласился стать корреспондентом его газеты.
В подобного рода небольших редакциях существует неписаный закон: сотрудники не ограничивают свои обязанности выполнением редакционной работы, они должны заниматься и чисто коммерческой деятельностью — добывать рекламу, собирать деньги с подписчиков, но Арига освободил Исимориот этого. Такова была максимальная дань уважения, которую он мог воздать Исимори за блестящую страницу в его биографии — то, что он когда-то служил в крупнейшей по масштабам и деловому размаху торговой фирме Японии — ”Ицуи сёдзи”.
Вскоре Исимори женился на Тиаки, своей нынешней жене. Она работала кассиром в кафе, куда иногда заходил Исимори. Тиаки была на восемь лет моложе его. Эта красивая девушка с тонкими, изящными чертами лица, с веснушками под глазами, слегка прихрамывавшая на правую ногу, которую она повредила еще в детстве, вызывала у Исимори жалость. Кроме того, после увольнения из торговой фирмы Исимори чувствовал, что катится вниз по наклонной плоскости, и ему показалось, что Тиаки — именно та женщина, которая сможет понять и поддержать его.
Свадьбу справлять не стали. Просто поселились вдвоем в квартирке на втором этаже жилого дома в Хигаси-Мукодзиме, неподалеку от редакции. О перемене в своей жизни Исимори не стал сообщать генералу Эми, и последняя ниточка, связывавшая его с Кёко, оборвалась. Прогулки с нею по Кито отодвинулись в безвозвратное прошлое. Равно как и блестящая жизнь торгового агента в Сантьяго...
Остались лишь смутные, неясные обрывки воспоминаний — словно старая, рваная, вся в мутных пятнах кинопленка. Одно только еще иногда волновало его — стоило вспомнить о таинственном исчезновении Кёко Эми, как закипала кровь в жилах, начинала болеть старая рана, хотелось кричать...
И вот только что он собственными глазами видел Кёко Эми у билетного контроля!
[1] Деловой квартал Токио.
[2] Традиционные японские трехстишия.
5
Во тьме показалась яркая точка. Она приближалась, то разгораясь, то почти пропадая, подобно дыханию живого существа.
Рассеянно наблюдая за мерцающей точкой, Исимори прокручивал назад ленту далеких воспоминаний.
Тяжелый звук прорезал вечернюю темноту. Он вернул Исимори к действительности. Лента остановилась.
— Экспресс ’’Сакура”, — пробормотал Исимори, бросил на платформу недокуренную сигарету и взял сумку. Стремительно приближался темно-синий состав ’’Сакуры”.
’’Сядет ли Кёко Эми на этот поезд?” — мелькнуло в сознании. Что будет, если он встретится с ней там? Может быть, иначе тогда закрутится колесо его судьбы...
’’Какая чепуха!” — оборвал себя Исимори. Кёко Эми уже двадцать восемь. Пять лет назад, девятнадцатого февраля, они расстались и пошли каждый своей дорогой, расстояние между ними росло, и теперь их разделяла глубокая пропасть.
’’Может, хоть узнаю исчезновения Кёко”, — подумал Исимори, но тут же другой голос возразил: а собственно, зачем? Может быть, лучше и не знать?! Исимори горько усмехнулся: ”Столько воды утекло за эти годы, а я все еше как во сне...”
Экспресс ’’Сакура” с лязганьем подполз к платформе и остановился.
Плавное течение мыслей оборвалось.
За спиной Исимори как-то незаметно выстроилась очередь. Человек семь-восемь. Одни мужчины, и все с большими сумками. Похоже на группу строительных рабочих — закончили, наверно, строительство высотного здания или плотины гидростанции и возвращаются домой. Лица загорелые, мужественные.
Открылись двери вагонов. Исимори вошел в последний — вагон номер один. Группа мужчин последовала за ним.
В вагоне было пусто — пассажиров десять, не больше, и ни одной женщины. Они расположились в глубине вагона — постели были уже разобраны. Когда Исимори вошел, все разом уставились на него: