— Хорошо, — он встает, извиняется перед Ингой и неспешно идет к площадке. Разворачивается, вырастает передо мной и обхватывает горячими ладонями талию. От его внезапной близости и тепла происходит необъяснимое — из-под ног резко уезжает земля. Чтобы не упасть, я в смятении повисаю на его шее.
Он едва заметно отстраняется и увлекает меня в танец.
Я подчиняюсь каждому его движению, в оцепенении рассматриваю острую скулу, приоткрытые губы, шнурок капюшона и жилку, пульсирующую на шее. От него пахнет моим любимым миндальным латте с карамелью, и стук сердца в ушах превращается в монотонный гул. С землей определенно что-то не так — теперь я от нее отрываюсь, подлетаю ввысь и парю над черными соснами…
Молчать рядом с ним опасно и совершенно невыносимо, и я неуверенно пищу:
— Почему ты сказал, что не умеешь танцевать?
— Потому что «не умею» — самая лучшая отмазка, когда не хочется что-либо делать.
Он ухмыляется, и мятное дыхание щекочет кожу над моим пылающим ухом.
— Вы теперь встречаетесь? Ну… с Ингой.
— Мы теперь дружим.
— Серьезно? Как такое возможно? Она же… вообще не красавица.
— Она интересная и очень умная. И вполне симпатичная.
Медляк заканчивается, шарканье подошв по брусчатке стихает, а я категорически не хочу возвращаться в реальность и вцепляюсь в мягкую ткань Ваниной толстовки. Над берегом тут же раздается следующий трек, еще более романтичный и длинный — наверняка, Рюмин нашаманил.
— Вот, значит, как, — я больше не сдерживаюсь. — А что ты думаешь обо мне?
— А я должен думать о тебе?
Его жестокие слова застают врасплох, и я еще сильнее завожусь:
— Нет. Не должен. Но это вопрос, а на вопросы принято отвечать.
— Окей. Ты… нормальная.
— Всего-то?.. Вообще-то, я самая лучшая ученица в школе и самая крутая девочка в поселке!
В его черных глазах пляшут отблески огня, и отчетливо читается насмешка.
Только прорычав эту запальчивую фразу, я понимаю, насколько комично она прозвучала.
Сельская королева…
Там, откуда он родом, такой «крутизны» пруд пруди.
Кусаю губы и затыкаюсь. Досадно и больно до слез, и занудная композиция подходит к концу.
На последних аккордах он меня отпускает, рукав на его предплечье на мгновение задирается, и я цепляюсь взглядом за витиеватую надпись: «I will never…»
Мамочки, у него еще и тату!..
Народ возвращается к лавочкам, наполняет стаканчики пивом и бодро чокается, а я кутаюсь в тонкое никчемное пальто и адски мерзну. Только что произошел самый странный «обмен любезностями» в моей жизни, и я его безнадежно слила. Волков отвалил, не дав мне договорить, но этой выходкой определенно позволил сохранить лицо.
Илюха пристально смотрит на меня с нашей лавочки, хмыкает, отщелкивает окурок и объявляет:
— А теперь время традиционной, исконно сосновской забавы! Итак… «Бутылочка»! — Он отбирает у проходящего мимо Владика почти опустевшую бутылку и кладет в центр стола. — Кому доверим первый прокрут? Конечно же, нашей неподражаемой Лере!
Его поддерживают, но без особого энтузиазма, и я, заправив за уши растрепавшиеся волосы, падаю рядом с ним, с вызовом вперяюсь в бледное лицо Волкова и раскручиваю бутылку.
Чиркнув стеклянным боком по доскам столешницы, она превращается в прозрачный зеленоватый круг, постепенно сбавляет обороты и наконец замирает, и горлышко с тусклым бликом указывает аккурат на Ваню.
Профессионализм и долгие годы тренировок не пропьешь.
— Ванек, давай! — подначивают его ребята, Инга изображает жизнеутверждающую улыбку и хлопает в ладоши, но он сверлит меня непроницаемым, застывшим взглядом и качает головой:
— Нет. Я не буду этого делать.
— Почему?
— Я не могу.
— То есть не хочешь? Боишься, да? — я и сама в безотчетном ужасе и прячу дрожащую руку в карман. Я целовалась лишь раз — с тем самым внуком Белецких, да и то только потому, что он был самым красивым в тусовке, и на нас смотрели девчонки из школы… Волков упрямо молчит, и меня несет: — Ты девственник? Ванечка, не может быть… Да ладно? Реально?..
Кто-то принимается издевательски гоготать, а я вот-вот провалюсь в преисподнюю.
— Так, похоже, Волков не в духе… — разряжает обстановку Илья. — Он просто не знает, от чего отказывается!
На мой затылок ложится жесткая настойчивая ладонь, Рюмин притягивает меня к себе и вдруг… засасывает в губы. Я теряюсь, задыхаюсь от испуга и поначалу поддаюсь, но очень скоро душу переполняют омерзение и ярость, и я, отстранившись, шиплю: