Бесцеремонного, подчас грубого как с офицерами, так и с нижними чинами, Николая Николаевича за пределами двора считали единственным «мужчиной» в царской семье. Солдаты-крестьяне, ни разу не видевшие великого князя, рассказывали о нём истории, в которых он представал легендарным героем Святой Руси, вступившим в противоборство с «немецкой кликой» и продажностью двора. Отзвуки подобных настроений ничуть не способствовали его популярности при дворе, вызывая особую неприязнь у царицы, и без того презиравшей «Николашу», поскольку тот ненавидел Распутина. «У меня абсолютно нет веры в Н., – писала она мужу. – Он далеко не так умён, а своим выступлением против божьего человека навлекает на свои труды проклятье, и советы его нельзя назвать хорошими». Она постоянно говорила, что великий князь готовит заговор, чтобы заставить царя отречься и, опираясь на популярность в армии, самому занять престол.
Подозрительность царя послужила причиной того, что великий князь не стал главнокомандующим русской армией во время войны с Японией, тем самым избежав позора поражения. В любой последующей войне обойтись без него было невозможно, и довоенными планами предусматривалось его назначение командующим на германский фронт. Сам же царь, как предполагалось, станет верховным главнокомандующим и совместно с начальником Генерального штаба станет руководить операциями. Во Франции, куда великий князь не раз приезжал на манёвры и где попал под влияние Фоша, оптимизм которого разделял, он встречал восторженный приём. Бурные приветствия объяснялись не только восхищением его великолепной внешностью, которая словно бы символизировала обнадёживающее могущество России, но также и тем, что он не любил Германию и не скрывал этого. Французы с радостью повторяли высказанное великим князем и переданное его адъютантом Коцебу замечание о том, что, по его мнению, мир сможет жить без войны лишь в том случае, если Германия, поверженная раз и навсегда, будет разделена на маленькие королевства, счастливые заботами своих собственных крошечных дворов. Столь же горячими друзьями Франции были и супруга великого князя Анастасия, и её сестра Милица, вышедшая замуж за его брата Петра. Будучи дочерями короля Черногории Никиты, они с той же силой любили Францию, с какой ненавидели Австро-Венгрию. Во время царского пикника на исходе июля 1914 года, «черногорские соловьи», как называл Палеолог этих двух принцесс, окружили его и стали щебетать о начавшемся кризисе. «Приближается война… от Австрии ничего не останется… вы получите обратно Эльзас-Лотарингию… наши армии встретятся в Берлине». Одна из сестёр показала послу украшенную драгоценными камнями шкатулку, в которой она хранила горсть земли Лотарингии, а вторая поведала о том, что в своём саду она посадила семена лотарингского чертополоха.
На случай войны русский Генеральный штаб разработал два примерных плана кампании, окончательный выбор между ними зависел от намерений Германии. Если войска Германии нанесут главный удар по Франции, тогда основные силы России выступят против Австро-Венгрии. В этом случае четыре армии должны были действовать против Австрии, а ещё две – против Германии.
План кампании на германском фронте предусматривал вторжение в Восточную Пруссию двух русских армий, наступающих в двух направлениях: 1‑я армия – севернее, а 2‑я армия – южнее барьера, образованного Мазурскими озёрами. Поскольку 1‑я армия, получившая по месту своего сосредоточения название «Вильно», имела в своём распоряжении прямую железнодорожную линию, то она могла выступить первой. Начав наступление двумя днями раньше 2‑й, или «Варшавской», армии, эта группировка должна была вступить в сражение с немцами и «оттянуть на себя как можно больше войск противника». Тем временем 2‑я армия должна была обойти водную преграду с юга и, выйдя немцам в тыл, отрезать им отступление к Висле. Успех этих «клещей» зависел от точной согласованности их действий, с тем чтобы не позволить немцам сразиться с каждым крылом по отдельности. Враг должен «быть атакован энергично и решительно, в любом месте и в любое время». Сразу после окружения и разгрома немецкой армии русские войска должны были начать марш на Берлин, находившийся всего в 150 милях за Вислой.