— Нельзя. Будет много жертв и разрушений. Экипаж увёл машину в сторону, как и положено. Чего ты так нервничаешь?
— Меня бесит, что нам не могут ничего сказать. Будто мы маленькие. У нас у каждого больше ста часов налёта. Мы не дети.
— Вот и не нужно себя вести, как ребёнок, Костян. Будь сдержан. Или тебя что-то другое гложет?
Просто так нервничать из-за недосказанности нельзя. Может, что-то надломилось у Бардина?
— Ты всё верно сказал, Серега, — произнёс Костя, поворачиваясь ко мне. — За себя я не уверен. Смогу ли я так, до последнего бороться?
— Почему нет? Это наш с тобой долг. Даже не думай...
- Но я думаю. Постоянно думаю теперь. Спать не могу. Как услышу, что Артём говорит во сне, так трясёт всего.
Вот чем ему помочь? У него сначала неуверенность с боязнью отца подвести была, теперь вот это. И не бросишь в таком состоянии. Товарищ, как-никак.
Дверь в умывальник открылась, и на пороге появился Макс с довольным лицом.
— Новиков сказал вас позвать. Сегодня вечером к Николаевичу пойдём.
Глава 2
В отделение к Николаевичу просто так было не попасть. Хирургия «славилась» своими строгими порядками и медсёстрами, с противным характером и голосом.
Тишина в коридоре отделения стояла гробовая. Любой, кто был не в палате, сразу становился объектом пристального внимания со стороны постовой медсестры.
— Петрин, у вас постельный! Чего мы ходим? — кричала на хромающего пациента со своего рабочего места бочкообразного вида медсестра.
— Я ж только за уткой для соседа...
— Сама принесу. Быстро в кровать, — махнула она на него, и повернулась в нашу сторону. — Чего в дверях столпились? Читали про часы посещения?
— Мы... мы к майору Нестерову, уважаемая... – промямлил Костя.
— Вы чего удумали? Часы посещения с трёх до пяти.
— Так сейчас без десяти пять. Мы успеваем, — сказал Артём, вжимаясь в стену.
Грозная тётя давила на него своим бычьим взглядом и мощным весом.
— Я сказала, вперёд из отделения. Сейчас в училище позвоню... А это кто у нас такой? — резко переменилась в настроении медсестра.
Из-за наших спин выступил Роман Валентинович с большим веником непонятных цветов. Одевшись в строгий костюм, который явно принадлежал кому-то из более старших Новиковых, командир звена с широкой улыбкой протиснулся перед нами к засветившейся от счастья привратнице хирургии.
— Ромочка, какими судьбами? Ещё и с цветами! — воскликнула она, совершенно забыв о своих обязанностях.
— Галинэ ты моя, Галинэ! Потому что я с севера, что ли. Я готов рассказать тебе поле, про волнистую рожь при луне. Галинэ ты моя, Галинэ, — перефразировал Новиков знаменитое стихотворение Есенина. — Давно не видел тебя, Галочка, — сказал он, целуя руку медсестре.
— Конечно. Ты всё со своими курсантами, да самолётами. А у меня вон сколько работы.
Да, сидеть полдня и следить за утками, разрабатывая при этом голосовые связки – чтоб я так работал! Хотя, конечно, утрирую я деятельность медсестёр. Много они работы выполняют.
— Галиночка, мой ты человечек прекрасный, пойдём чайку попьём, — сказал Валентинович, поднимая вверх авоську с коробкой торта «Ленинградский». — Давно не сидели мы с тобой.
— Ромашка, ты ж не просто так пришёл. Сейчас, вообще-то, ещё не вечер, чтобы... оой! — взвизгнула медсестра, когда Валентинович развернул её в сторону ординаторской и резко ущипнул за попу. — А ручки всё такие же шаловливые у тебя. Куда свою гвардию подеваешь?
— Они к Петьке. Вещи отдадут и назад. Милочка моя, ну надо... — продолжил уговаривать её Новиков, но Галина не склонялась перед очарованием бравого советского офицера и перспективой с ним... скушать тортик.
— Ромка, нельзя к нему, — отстранила она Новикова от себя, но Валентинович не сдавался. Был он заинтересован в продолжение вечера в ординаторской не меньше, чем мы в посещении Нестерова.
— Про волнистую рожь при луне. По кудрям ты моим догадайся. Дорогая, шути, улыбайся, не буди только память во мне про волнистую рожь при луне, — продолжил командир звена показывать свои познания в отечественной литературе.