Генерал Хукер сумел привести армию в порядок. Президент, хотевший в этом убедиться, отправился вниз по Потомаку в очень небольшой компании: Мэри, Тад, пара друзей и генеральный прокурор Бейтс, воспользовавшийся возможностью навестить сына. Дорога была для Линкольна формой отдыха от перегрузок ещё со времён разъездов по Иллинойсу. А тут, словно в подарок, закрутилась такая метель, что пароход встал на ночёвку в какой-то тихой бухте Потомака. Никакой охраны, никакой прислуги, узкий семейный и дружеский круг, тёплая каюта и вьющийся за окном снег. Тад вырвался на палубу поудить рыбу, чтобы снабдить компанию достойным ужином.
Снегопад продолжался и на следующий день — в Пасхальное воскресенье. Делегация сменила пароход на поезд (украшенный флагами и лентами товарный вагон с деревянными скамьями), а потом на закрытый экипаж (санитарная карета), в котором и въехала в расположение армии. Это был выросший за зиму город с населением около 150 тысяч человек, со своими пекарнями, типографиями, телеграфом и капитально обустроенными палатками с деревянным полом и жаркими печами. В конце одной из импровизированных улиц стоял в ожидании президента высокий, широкоплечий, рыжий и голубоглазый командующий Джо Хукер.
В понедельник утром пушки возвестили о начале «большого смотра». Войска выстроились по окрестным холмам на многие мили. Несколько дней оттуда мимо президента, Хукера, их свиты (и Тада) тянулась бесконечная змея кавалерии, пехоты и артиллерии. Сверкала сталь, плескали знамёна, сменялись бравурные военные марши. Как минимум 17 тысяч человек кавалерии и 60 тысяч пехоты прошло перед Линкольном, внушая гордость за пополненную, заново обмундированную, снаряжённую, вооружённую, накормленную и вылеченную от физических и душевных ран армию. Присутствующий на смотре корреспондент отметил, что в ответ на салют офицеров Линкольн часто просто прикладывал руку к краю цилиндра, а перед солдатами обнажал голову.
Много времени Авраам и Мэри провели в госпиталях. Они прошли все санитарные палатки одного из армейских корпусов. Авраам расспрашивал больных и раненых, говорил ободряющие и утешающие слова, многим пожимал руки. Сопровождавший Линкольна репортёр не раз замечал слёзы на лицах растроганных солдат.
Тад, кажется, побывал вообще везде, не пропустил ни одного смотра, а в перерывах мотался на своём пони по лагерю в сопровождении одного из ординарцев Хукера. Потом его познакомили с тринадцатилетним «ветераном», прошедшим полуостровную кампанию горнистом Густавом Шуманом, и мальчики стали неразлучны{623}. Особым подвигом явилась поездка к разрушенному Фредериксбергу, на линию пикетов, посмотреть на мятежников. Впрочем, тогда это было время не просто затишья, а ещё и массового доверительного обмена. «Джонни Рэб» и «Билли Янк» (прозвища солдат — южан и северян соответственно) вовсю меняли лишнее на недостающее: «северный» кофе на «южный» табак, вашингтонские газеты на ричмондские.
Мэри также была в настроении. Очевидцы вспоминали её остроумную шуточную перепалку с мужем по поводу надписи на обороте фотографии офицера-южанина (тот просил переслать её школьному другу на Севере, переправив её тем же методом обмена на пикетах). Надпись гласила: A rebellious rebel (буквально «мятежный мятежник»). Мэри взялась доказывать, что это значит «поднявший мятеж против мятежников». Авраам считал, что это «мятежник в квадрате», «мятежник двойной выдержки», «мятежник из мятежников».
Несколько насторожил Линкольна Хукер, к месту и не к месту вворачивающий в разговорах: «Когда я возьму Ричмонд…» или «После того как мы возьмём Ричмонд…» «Что больше всего смущает меня в Хукере, — потихоньку признался президент одному из сопровождающих, — так это чрезмерная самоуверенность».
В один из дней экипаж Линкольна заехал в примыкавшее к лагерю поселение бывших «трофеев», освобождённых его прокламацией. Негры и мулаты всех оттенков смуглости кожи окружили президента и устроили ему овацию: «Ура массе Линкуму!» Авраама потрясло неимоверное количество детей. Мэри поинтересовалась у мужа, скольких малышей, по его мнению, здесь назвали именем Авраам Линкольн. «Думаю, из тех, кто младше двух лет, не менее двух третей»{624}.
Они покинули расположение армии вечером в пятницу 10 апреля 1863 года. Это была ровно середина войны. За ней лежала решающая кампания 1863 года.