Чуть позже Линкольн утверждал, что негры будут среди тех, кто поможет хранить «алмаз свободы в свободном отечестве».
Но перемена взглядов требовала идеи, способной объединить всю страну. В поисках такой идеи Линкольн провёл немало времени и исписал немало бумаги. Возможно, лучше всего ему удалось изложить свои мысли и чувства всего в десяти предложениях, включающих 272 слова, — в двухминутной речи, произнесённой 19 ноября 1863 года на освящении военного кладбища у Геттисберга. Хотя Грант ещё не решил судьбу войск у Чаттануги, торжественная церемония стала символической точкой в победной кампании 1863 года.
Присутствие главы государства на митинге долгое время было под вопросом, поэтому главным оратором был назначен седовласый Эдвард Эверетт, некогда президент Гарварда и известнейший мастер слова. В печально-торжественный день, «один из прекраснейших дней индейского лета»{654}, он два часа со всеми нужными интонациями и жестами детально описывал героическую битву и делал надлежащие выводы. Как заметил один из репортёров: «Слов было много, но сердца они не затронули. Он говорил как учёный, как энциклопедист, но не как оратор».
Линкольн выступил следом с такой короткой речью, что заслушавшийся фотограф щёлкнул наведённой на подиум камерой только тогда, когда президент уже спускался вниз и надевал обвязанный чёрной траурной лентой цилиндр. Речь увлекла многих. Она оказалась одновременно такой простой, что её легко учат наизусть американские школьники, и такой сложной, что её анализ не завершён даже после выхода нескольких специальных монографий{655}. Одной только проблеме перевода 272 слов на русский язык посвящена почти трёхсотстраничная диссертация{656}.
Возможно, права переводчица Мишель Верди, призывающая сбросить оковы прозы и переводить Геттисбергскую речь в стихах, чтобы не читать её, а декламировать речитативом. Тогда величие идеи, за которую шла война и гибли люди, поднимается до уровня ответственности за судьбы мира{657}.
— Леди и джентльмены! Президент Соединённых Штатов! — объявил друг и телохранитель Линкольна Уорд Ламон.
Линкольн поднялся с места, надел очки и вытащил из кармана небольшой лист бумаги. Всё, о чём его просили устроители, — это «сказать несколько подходящих к случаю слов»{658}.
«Минуло восемьдесят семь лет с тех пор, как отцы наши основали на этом континенте новую нацию, рождением своим обязанную свободе; нацию, посвятившую себя доказательству того, что все люди сотворены равными. Сейчас мы проходим через великое испытание гражданской войной, которым решается, способна ли выстоять эта нация или любая другая нация, рождённая подобным образом.
Мы собрались на поле битвы этой великой войны, чтобы выполнить свой долг, чтобы освятить место, где обретут покой отдавшие жизнь свою ради жизни нашего народа. То, что мы делаем, вполне уместно и достойно. Однако, по большому счёту, не нам эту землю освящать, не нам её благословлять, не нам делать её святыней. Те храбрецы, что сражались здесь, павшие и живые, уже совершили этот обряд, так что не в наших силах что-либо добавить или убавить. Мир вряд ли заметит, вряд ли надолго запомнит то, что мы здесь говорим; но то, что они здесь свершили, он не забудет никогда.
Если мы хотим действительно почтить память погибших, мы должны посвятить себя завершению того благородного дела, за которое они сражались. Так посвятим же себя той великой работе, которая всем нам предстоит, преисполнимся решимости отдать себя достижению той цели, ради которой они заплатили полной мерой.
Давайте поклянёмся в том, что смерть их не станет напрасной, что эта хранимая Богом нация обретёт возрождённую свободу и что власть народа, из народа и для народа не исчезнет с лица земли».
Поражённый Эверетт не удержится от признания: «То, к чему я подводил слушателей в течение двух часов, вы прояснили за две минуты!»{659}
Газеты оценили выступление президента согласно цветам своего партийного спектра: «глупое», «провальное», «безвкусное», «скучное», «никакое», «простое и уместное», «исполненное вкуса и элегантности», «трогательное», «глубокое», «блистательное», «идеальное», «бессмертное»{660}… Но когда не комментарии, а сам текст станет распространяться, в него начнут вчитываться. Историк Национального парка «Геттисберг» Д. Скотт-Хартвиг заметил: «Нация не была внезапно трансформирована речью Линкольна в Геттисберге, и её болезни не исчезли магическим образом. Однако его речь постепенно стала Полярной звездой для страны, направлением, к которому стоит стремиться и ради которого работать». Грубая сила не может быть сильнее свободы, равенства и народовластия. То, чего удалось добиться на мирных выборах, никак нельзя позволить вырвать насилием и войной!