Джон Николаи свидетельствовал, что и на торжественных приёмах Линкольн не только демонстрировал себя публике, но и работал. Переждав бурю восхищения, президент увёл Гранта из шумного Восточного зала в Синюю комнату и там, уже в присутствии военного министра Стэнтона, перешёл к текущим делам: «Завтра, в час, который вы согласуете с военным министром, я намереваюсь официально представить вас Кабинету в качестве генерал-лейтенанта. После этого я произнесу небольшую речь в вашу честь, и мне бы хотелось услышать от вас небольшой ответ. Чтобы вы как следует подготовились, я напишу вам содержание своей речи. Это всего четыре предложения, и я прочитаю их с бумажки, чтобы и вы могли сделать то же самое: всё-таки вы не настолько поднаторели в произнесении речей, как я. В своём ответе вы сможете учесть то, о чём я говорил, но есть два пункта, которые я бы хотел, чтобы вы в своём выступлении отметили обязательно. Во-первых, скажите что-то, что предотвратит или устранит всякую зависть к вам остальных генералов. Во-вторых, скажите что-то, что вызовет симпатии к вам со стороны армии „Потомак“… Подробности вы сможете позже оговорить с военным министром». В ответ Грант только деловито, по-военному, спросил, на который час будет назначена презентация (сошлись на часе дня){683}.
Новый главнокомандующий на торжественном представлении его Кабинету стоически выдержал непростую для него процедуру зачитывания ответной речи{684}. Потом наступило время тщательного военного планирования. Линкольн чётко разграничил полномочия: «Детали вашего плана меня не интересуют, я их не знаю и не пытаюсь узнать. Вы прозорливы и уверены в себе, и, зная это, я не собираюсь так или иначе ограничивать ваши действия. Чтобы помочь вам, я буду делать всё, что в моей власти, не стесняйтесь обращаться ко мне с просьбами»{685}. Гранту запомнилась фраза, которой Линкольн приправил свои серьёзные рассуждения: «Как говорили у нас на Западе: „Не умеешь снимать шкуру — хотя бы держи за ногу“»{686}. Линкольн сказал, что Грант его первый «настоящий генерал»: «Знаете, как было до этого со всеми остальными? Они хотели, чтобы я был генералом за них. Я рад, что нашёл человека, который готов наступать без меня»{687}.
Сближало президента и главнокомандующего общее понимание стратегии ведения войны. Грант думал так же, как и Линкольн: «Раньше армии Союза на разных театрах военных действий поступали несогласованно и своевольно, будто норовистые кони в упряжке, никогда не тянувшие дружно». Теперь пять отдельных армий должны были нанести пять ударов одновременно, ибо когда Конфедерация заполыхает сразу со всех концов, у Джефферсона Дэвиса не будет возможности перебрасывать резервы со спокойного участка на угрожаемый. Кроме того, Грант определял главную задачу наступления так же, как и Линкольн: целью должны быть не географические пункты, а армии южан. Не на Ричмонд, а на генерала Ли должна двигаться армия «Потомак», ибо разгром защитников столицы Конфедерации сделает её падение неотвратимым. Не захватывать территорию Джорджии, а атаковать и громить генерала Джонстона должна была армия, оставленная Грантом на попечение его друга и соратника Шермана. Эти два главных удара должны были решить судьбу войны, а три вспомогательных — сковать силы мятежников. Следуя совету Линкольна, Грант всячески подчёркивал, что грядущие победы на востоке будут одержаны умением и доблестью солдат, офицеров и генералов армии «Потомак». На первом же смотре он начал завоёвывать симпатии войск, ревниво относившихся к «пришельцам с запада». «Вид генерала меня разочаровал, но взгляд очень понравился», — записал в дневнике один из участников смотра, лейтенант Элайша Хант Роудз{688}.